Солдаты мира

— Нет, голова-то его как раз и пригодилась нам. Дальность отмерил, как в аптеке. Комдив едва не задушил его от радости, — засмеялся Махарадзе.

Всем было хорошо и уютно. Сыто урчала печка, звонко и чисто стучали затворы автоматов, щелкали курки; ребята переговаривались вполголоса: берегли охрипшие глотки на завтрашний день.

Что-то случилось с Лариным. Он целый вечер отмалчивался, наспех смазал автомат маслом и нырнул под шинель. Перед этим он несколько раз прострочил глазами исхлестанный чернилами листок, выдранный из тетради для первого класса, скомкал его и швырнул в печь. Ребята это видели, но с расспросами не лезли — успеется. Настроение у всех испортилось. Те, кто получил веселые письма, стали заново, с пугливой недоверчивостью перечитывать их, что-то выискивать между строк.

Утром, во время учебно-тренировочных занятий, Ларин нерешительно подошел к Родиону, который счищал с аккумуляторов солевую накипь, и протянул ему кисет с махоркой. Такие кисеты были у самых заядлых полковых табачников.

— Спасибо. Не курю, — смутился Родион.

— Ах да… Совсем забыл, — усмехнулся Ларин, и лицо его стало еще тоскливее.

Он сделал пару глубоких затяжек, о чем-то мучительно раздумывая, и пытливо покосился на Цветкова. Родион с тревогой ждал.

— Ты, я знаю, не больно словоохотлив с простыми смертными. А со мной и подавно. Презираешь меня, дубину стоеросовую? Вижу. Твое дело. Нам ведь делить нечего.

— Давай без предисловий. Что нужно? — нахмурился Родион.

— Письмо я вчера получил. От жены. Требует дать согласие на развод. Не знаешь, как это делается? Для меня легче пушку разобрать и собрать…

Родион растерянно повертел аккумулятор в руках и затискал его обратно в ящичек.

— Ты серьезно решил? — спросил он.

— Стерва она, — разбито уставился в снег Ларин. — За что и любил только? Мне друг на днях отписал, что она с одним трактористом снюхалась. Батя мой набил ей морду. Из дому хотел выгнать. Не верил я. Сама в письме призналась. Чернила со слезами размешивала. Сына я ей хрен отдам.

— Может, тебе съездить к ней? Поговори с замполитом.

— Бесполезно. Я за себя но ручаюсь. Тюрьмой или дисбатом моя поездка обернется, — Он сплюнул махорочную слюну в траншею и выжидательно взглянул на Родиона.. — Послушай, Цветков. Всю ночь я письмо ей сочинял. Вроде складно выходило. А как сел за бумагу — одни матюки под перо запрыгали. Девять листков испортил. Тогда я подумал: а что, если тебе десятый листок написать? Пропиши ей от сердца. Мол, так и так: простил он тебя, дуру деревенскую, и сам прощения просит. Сделай доброе дело, Родион. Чем черт не шутит.

Родион снова потянулся к аккумулятору, пытаясь погасить волнение. Опять ему стало так хороню, как и вчера вечером.

— Ладно. Я попробую, — сказал он дрогнувшим голосом.

После обеда, прямо в парке, состоялось комсомольское собрание. Солдаты примостились на подножках машин, на заледенелых бревнах. За железными столиками для ПУО восседали члены президиума. Родион начал собрание сбивчиво: выдержать на себе столько глаз было невыносимо. Выручил его замполит. Он ловко перенес все внимание на себя, быстро выровнял собрание. И опять Родион с досадой вспомнил, что заместитель командира дивизиона по политической части всего на год старше его.

Когда перешли ко второму вопросу собрания — приему в комсомол, все как-то сразу оживились, начали весело выискивать глазами именинников, которых можно было легко узнать по сосредоточенным, небудничным лицам.

Первым разбирали заявление рядового Фомина. Колька поправил автомат за плечом и медленно поднялся с бревна, бледный и растерянный. Рассказывая чужим голосом свою автобиографию и удивляясь про себя торжественной весомости тех дат в ней, на которые раньше не обращал внимания, он дрожащими пальцами теребил ремень автомата и неотрывно глядел на Цветкова с какой-то почтительной отстраненностью, словно признавал в нем уже не просто такого же солдата, как и он, а что-то более значительное, чем он, и это вовсе смутило Родиона.

— У кого какие вопросы к рядовому Фомину? — спросил Родион, волнуясь не меньше Кольки, будто и его заодно второй раз принимали в комсомол.

— Пусть ответит, почему он такой маленький? — ввернул с места младший сержант Данелия, командир пятого комсомольского артрасчета.

Все с удовольствием засмеялись, и Кольке от этого смеха стало спокойнее, он даже улыбнулся.

— Какие там вопросы! Все ясно, — сердито махнул рукой ефрейтор Махарадзе. — Парень свой в доску, скромный, нос не задирает, пашет вместе со всеми, не сачкует, хороший дальномерщик. Пусть носит комсомольский значок на здоровье. Кто не согласен со мной? Я ему рекомендацию давал, — крикнул ефрейтор и угрожающе привстал с сосновой чурки.

— Все согласны.

— Что, мы Кольку не знаем?

— Давай следующего!

Родион украдкой покосился на замполита — тот незаметно кивнул головой.

— Тогда разрешите поздравить рядового Фомина с вступлением в ряды Ленинского комсомола.

Родион вышел из-за стола и пожал Кольке горячую влажную руку, не переставая втайне удивляться самому себе.

— Служу Советскому Союзу! — краснея, пробормотал Колька.