Солдаты последней войны

Гораздо позднее, вспоминая этот тихий, печальный вечер в кафе, вспоминая его задумчивый васильковый взгляд, его невеселые размышления о жизни, его искреннее желание видеть нас счастливыми, мне казалось, что он и сам давно искал смерти. Что ему гораздо больше хотелось бежать не от нее, а вдогонку – за ней. И на полпути остановиться и окликнуть ее. Чтобы она оглянулась и посмотрела в его красивое лицо… Впрочем, я не мог знать наверняка. Как и не мог знать, видел ли он перед смертью васильковое поле. И у меня в ушах еще долго звенела автоматная очередь, скосившая моего товарища. Впрочем, вполне возможно, я слышал музыку, которую он когда-то, очень давно, сочинял. Которая пахла порохом и цветами. И которую ему не суждено было дописать. Свой аккорд он прервал на середине.

Василек не успел стать военным поваром. Он просто был солдатом. Я думал, что, возможно, он был прав, и оказался гораздо счастливее нас. Ведь мы не знали здесь, на гражданке, что нам еще предстоит пережить. И какая война страшнее…

Незадолго до новогодних праздников мы с Майей решили уехать за город, в дом отдыха. Путевку нам любезно устроил Щербенин. Там мы собирались и отметить Новый год. Нам казалось, что за городом, поближе к природе, праздники удаются лучше.

За несколько часов до отъезда, когда я укладывал вещи, ко мне неожиданно заглянул Юрьев. Он сильно сдал за последнее время. И выглядел почти стариком. Юрьев молча присел на стул в самом углу комнаты и отсутствующим взглядом стал наблюдать за укладыванием сумки.

– Что-то не так, Геннадий Юрьевич? – встревожился я.

– Да все не так, Кира.

По квартире пошел запах водки. Я сел напротив Юрьева, закуривая сигарету. Как всегда я ждал, что он первый начнет разговор. И он начал говорить. Просто и буднично.

– Друг мой вчера выбросился из окна. Третий случай уже. За последние пару месяцев. Вот так.

– Почему? – спросил я, чтобы поддержать разговор. Хотя и так все было ясно.

Юрьев махнул рукой.

– Да ты прекрасно знаешь – почему! – артист приблизил ко мне свое посеревшее, морщинистое лицо. Его глаза злобно заблестели. – Нет, ты только ответь – зачем? Зачем, черт побери?! На войне тысячу раз под вражескими пулями ходил. Тысячу раз! А тут – прыгнул из окна. Нет… Нет… тысячу раз – нет!

Он помотал своей седой головой.

– Я так не сдамся! Не дождутся!

Я вдруг вспомнил Василька. Он тоже просто не хотел сдаваться просто так. И его тоже уже не было с нами. Я с болью посмотрел в потухшие глаза Юрьева. Я не хотел его терять.

– Пусть это будет моя последняя война! Пусть! – горячо говорил он.

– Она для всех нас – последняя, – мрачно заметил я.

– Да, наверное, Кира… Для всех. И другой уже не будет. И все мы – солдаты последней войны. Третьего не дано – либо победа… Либо… Пустота, мрак, ничто…

– Победа, Геннадий Юрьевич. Обязательно – победа. Иначе нельзя думать. Иначе – уже поражение.

– Когда я вижу по телику рожи своих так называемых коллег… То как раз думаю иначе. Наглые, сытые, продавшиеся до последних трусов и готовые выставлять свои голые задницы напоказ. Они никогда не выбросятся из окна. Они цепляются за свои гнилые, уродливые жизни, как поганки.

– Поганкам – поганая слава! Кто из ваших так называемых коллег теперь воспринимается всерьез?! Горстка тупиц, идиотов и извращенцев. Не самый лучший удел они себе уготовили.

Юрьев в сердцах сплюнул.

– Черт с ними! Правда, благодаря старым ролям некоторым все же удалось прошмыгнуть в историю. Образ героя в искусстве может и останется, а на могиле – ни цветочка. И те, кому они сегодня так подобострастно лижут задницы, еще и плюнут на их могилы. Памяти для предателей нет!

– Самое печальное, что многие эти актеришки играли смелых и мужественных героев. Пользовались народной любовью и признанием. И почти уверовали, что так и будет вечно… А, может, и к лучшему, Геннадий Юрьевич, что время наконец-то все расставило по своим местам? И сорвало все маски. Кто бы еще это сделал? А так мы наконец-то увидели их истинную сущность – трусость, низость и продажность. Иначе они так бы и остались героями. И пусть восторжествует правда, какой бы печальной она ни была! И пусть они в ней захлебнуться. Ведь фильмы, в которых они снимались, к ним никакого отношения, как оказалось, не имеют. И здесь можно поверить в Божий промысел даже законченному атеисту. Благородство и мужество навсегда останутся в истории. Как останутся эти благородные и мужественные образы. А фамилии актеров… Им нужно с утра до вечера на коленях благодарить судьбу, что к этим образам прикоснулись. Может, Бог хоть за это их простит… Когда-нибудь….

Юрьев тяжело поднялся и протянул руку.

– Спасибо тебе, Кира, и бывай! Вот поговорил с тобой – и легче.

– Как сказал мой погибший товарищ Василек – нужно держаться вместе, Геннадий Юрьевич. А не метать бисер перед свиньями.

– Ты о Коляне? Его не видно уже с неделю. Да Бог с ним! Мерзость еще та!.. А ты поскорей возвращайся, Кира.

– Обязательно, – я улыбнулся. – Нам еще о многом нужно поговорить.

– Да, и уже в Новом году. Пусть, Кира, он станет началом нашей победы. И концом последней войны…