Солнечная лотерея

– За уклонизм. Книга Хоффа появилась и у нас. Мы с отцом вручную набирали ее… и распространяли среди работников партии. От этой книги у нас в голове все совершенно перевернулось: мы никогда и не слыхали о возможности множественной системы ценностей. Мысль о том, что каждый может быть прав, что у каждого своя судьба и собственное отношение к жизни, потрясла нас. Концепция Хоффа о личном стиле жизни… это было здорово. Нет больше никаких догм, ни религиозных, ни антирелигиозных; нет споров о том, чье толкование священного текста более правильно. Нет больше сектантства, расколов, фракций; не нужно больше расстреливать, сжигать и сажать в тюрьмы еретиков.

– Но вы не китаянка, – сказала Нина.

– Нет, англичанка. Мои родители сначала были англиканскими миссионерами, а потом отец вступил в партию. В Китае существовала община английских коммунистов.

– Ты хорошо помнишь войну? – спросил Каминский.

– Не очень. Налеты христиан с Формозы…[8] но главным образом запомнилось, как мы печатали по ночам и тайно распространяли все это…

– Как вам удалось спастись? – спросил Кассик. – Почему вас тоже не расстреляли?

– Мне было всего восемь лет – таких не расстреливали. Один из руководителей Партии удочерил меня. Такой добрый старый китаец, который все время читал Лао Цзы; у него еще были золотые коронки на зубах. Я была под опекой Партии, но тут кончилась война и партийный аппарат распался. – Она покачала головой. – Все это была такая ужасная чепуха… Так легко можно было избежать войны. Если б только люди не были такими фанатиками.

Нина встала.

– Милый, – сказала она мужу, – хочешь сделать мне приятное? Я хочу танцевать.

В одном углу освободили место для танцев, несколько пар механически двигались там взад–вперед.

– Ты правда хочешь? – осторожно спросил Кассик. – Ну хорошо, только недолго.

– Она милая девочка, – сказала Нина холодно, когда они пробирались через переполненный зал.

– Да, все это любопытно, что она рассказывала, особенно как они распространяли среди партийных боссов тексты Хоффа.

Вдруг Нина крепко схватила мужа за руку.

– Я хочу… – ее голос пресекся от боли, – неужели нам уже ничего не вернуть?

– Вернуть? – Он был озадачен. – Что вернуть?

– Наше прошлое. Мы ведь раньше никогда не ссорились. Мы так отдалились друг от друга в последнее время. Мы больше не понимаем друг друга.

Он тесно прижал жену к себе; ее тело в руках его показалось удивительно хрупким.

– Все этот проклятый… но ведь когда–нибудь это кончится и мы снова будем вместе, как раньше.

Пораженная Нина умоляюще посмотрела на него снизу вверх:

– Но разве так уж нужно, чтобы это кончалось? Разве нужно бежать от этого? Разве нельзя смириться и принять все это?

– Нет, – сказал Кассик, – я никогда не примирюсь с этим идиотизмом.

Острые ногти жены отчаянно впились ему в спину. Она опустила голову ему на плечо; лицо его утонуло в пышной копне ее волос. Знакомый запах щекотал ноздри: упоительный аромат ее тела, смешанный с теплым запахом волос. Он ощутил всю ее: гладкие обнаженные плечи, мягкую ткань платья, слабый блеск мелких капелек пота, выступившего над верхней губой… Охваченный сильным желанием, он крепко прижал ее к себе. Оба молчали. Потом она подняла вверх подбородок и с улыбкой, дрогнувшей на губах, поцеловала его.

– Мы будем стараться, – тихо сказала она. – Мы сделаем все, что можно. Правда?

– Конечно, – ответил он, растроганный до глубины души. – Это слишком важная штука… Нельзя, чтобы наша жизнь прошла так бездарно. И у нас есть Джек. – Его пальцы легли ей на шею, подняв вверх копну ее распущенных волос. – Ведь мы не хотим отдать его на растерзание стервятникам.

Глава 10

Когда окончился танец, он повел ее обратно к столику, сжимая ее тонкие пальцы до тех пор, пока оба не уселись. Каминский дремал, развалившись на стуле и что–то бормоча себе под нос. Тайла сидела прямо, и весь вид ее говорил, что она в полном порядке. Она уже выпила свой коктейль и заказала еще.

– Еще разок, – бодро сказала Нина. Она подозвала официанта и повторила свой заказ. – Макс, у вас такой вид, будто мы надоели вам до смерти.

Каминский с трудом поднял лохматую голову.

– Мадам, – ответил он ей, – не троньте человека.

Ночь подходила к концу. Люди покидали бар, поднимались по лестнице вверх, выходили на улицу. На сцене опять появились те двое, мужчина и женщина, разделись и снова начали свой танец. Кассик не обращал на них внимания; погрузившись в собственные мрачные мысли, он сидел и тупо посасывал напиток, едва сознавая, что пьет, едва замечая рокот голосов в дымном воздухе подвала. Когда выступление закончилось, основная часть зрителей поднялась со своих мест и повалила к выходу. Бар наполовину опустел. От лестницы, ведущей на улицу, потянуло холодным утренним воздухом.

– Уже поздно, – сказал Кассик.

На лице Нины появилось выражение паники.

– Нет, они закрываются ненадолго, – горячо запротестовала она. – Там есть помещение, которое вообще не закрывается. Ну пожалуйста, потанцуем еще перед уходом.

Кассик покачал головой:

– Извини, любимая. Я падаю с ног.

Нина встала:

– Макс, пригласите меня.