Он в самом деле выглядел изумленным. Лантан-ин-Ман вынул инструмент, покрытый красно-золотыми мазками, из его спины и, вынув из шкафа бумажный пакет, принялся извлекать из него свернутые в клубок сушеные цветы и вкручивать туда, где, по мнению Антии, в спине владыки остались дыры.
– Да, ладья была нужна твоему отцу, – согласился волшебник. – Но ты не он. Да, можно починить сломанную ладью Солнечного кормчего, но ты-то не он. Ты должен подняться в небо на своих крыльях, а не на чужих.
Ардион нахмурился:
– И как это сделать?
– Прислушайся к себе. – В улыбке Лантан-ин-Мана появились нотки печали. – И ты обязательно это поймешь.
Лантан-ин-Ман закончил работу уже вечером. Когда он убрал свои инструменты и травы, то Ардиона наполнило тишиной и свободой – той, которая была с ним в юности, которой он постепенно лишился и не почувствовал утраты.
Он вышел во двор – недавно прошел дождь, и теперь кругом царила такая свежесть, что голова начинала плыть, словно после спиртного. Обратившись в сипуху, Ардион поднялся в небо. Лес лежал под ним темно-зеленой шкурой таинственного животного, лес был полон жизни, птичьих голосов, звериных шагов, и сейчас, в совином обличье, Ардион ловил каждую нить этой жизни. Он чувствовал движение соков в травах и ягодах, улавливал биение крови в заячьих венах, слышал негромкий треск яиц, из которых вылуплялись птенцы – он был частью мира, и мир принадлежал ему.
Когда Ардион это понял, то вернулся к домику Лантан-ин-Мана – Антия стояла рядом с цветочной клумбой и смотрела, как он летит; ее лицо было наполнено таким детским, чистым восторгом, что Ардион ощутил прикосновение солнца к душе.
Солнце всегда было с ними. Гривлы могли поднять тучи, могли напустить серое гниение на Ашх-Анорн, но солнце все равно продолжало светить.
Они не победят. Они никогда не победят.
Девчонка и вскрикнуть не успела – Ардион подхватил ее лапой за плечо и понес над лесом. Потом Антия, конечно, завизжала от восторга, раскинула руки – ей нравилось лететь, и он чувствовал ее счастье. А лес тем временем погружался в темную синеву вечера, и среди деревьев вспыхивали огоньки: ползли жуки, прокладывая тропы. На все голоса звенели насекомые. Ночные птицы бесшумно вылетали из гнезд – летели охотиться и, чуя запах сипухи, меняли направление. Тьма под корнями деревьев дрожала, разливаясь по травам, но она не была ни жестокой, ни голодной.
Просто часть леса. Часть мира.
– Здорово! – закричала Антия. Она почти сорвала голос – она хохотала и вопила, выплескивая радость полета, и лес радовался вместе с ней. Лес открывал ей объятия, словно потерянному ребенку, который наконец-то вернулся, и теперь она была по-настоящему счастлива.
«Мы скоро умрем, – с невероятной ясностью понял Ардион, но это понимание не принесло ему ни печали, ни боли. – Но это не конец. Совсем не конец».
Их с Верном убежище, домик на сосне, который они построили в детстве, совсем не изменилось – сосна выплыла из тьмы, и Ардион осторожно опустил Антию на порог. Какое-то время она сидела, не шевелясь – пыталась успокоиться и прийти в себя. Ардион сделал круг над лесом, словно желал ему спокойной ночи, приземлился рядом с Антией и, приняв человеческий облик, протянул ей руку.
– Мы любили играть здесь в детстве, – сказал он. – Прилетали сюда, коротали время за историями.
Антия кивнула, и Ардион провел ее в дом. Здесь все осталось таким же, как много лет назад, – казалось, филин и сипуха только что сорвались с порога и улетели к другим делам и затеям. Ардион похлопал в ладоши, и маленькая лампа, которая всегда стояла на аккуратном столе возле одного из круглых окон, зажглась, озаряя дом теплым желтым светом.
Когда-то они с Верном придумали свое общее заклинание на этой лампе. Подхватили лучи ее света, в четыре руки соткали золотое перышко и отправили в окно. Ветер подхватил его, унес, и Верн тогда закричал: «Мы смогли! Мы запустили свое солнце!»
– Наше гнездо. – Ардиону вдруг подумалось, что он еще сможет увидеть брата. Что филин с железным крылом встретит его и протянет руку – тогда они смогут забыть обо всем, что случилось, и простить друг друга. – Так мы его называли. Проходи, садись.
Дом был обставлен так, чтобы в нем можно было провести несколько дней со всеми удобствами. Осторожно, стараясь ничего не сломать, Антия прошла к диванчику, небрежно застеленному клетчатым одеялом, села и сказала:
– Тут очень уютно.
Ардион кивнул. Сколько же лет прошло – одеяло должно было сгнить, по полу и окнам давно полз бы мох, а лампа рассыпалась. Но огонь продолжал гореть, на стенах по-прежнему были его рисунки, и каждая дощечка, каждая ветка, каждая вещь здесь жила и была наполнена любовью и надеждой.