Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

В 1826 году Император и Самодержец Всероссийский Божьей Милостью Николай II утвердил новый цензурный устав. Одно из его положений запрещало даже ставить в тексте отточие, кабы кто не усмотрел в оном «намека». Цензурное ведомство было уполномочено либо полностью запрещать издание произведения или публикацию статьи, либо «вымарывать» из них все, что считало нежелательным к появлению на свет.

Особое внимание светские и духовные цензоры уделяли литературе, предназначенной «для народа, нуждающегося в попечении и воспитании». Надзор за такого рода публикациями осуществляли жандармы Третьего отделения императорской канцелярии в целях «оградить от влияния злонамеренной пропаганды, укрепить верноподданнические и религиозные чувства». С изданием зарубежной литературы предпочитали работать и посредством «надлежащего перевода». Крепостное право и наказания шпицрутенами в армии негативной реакции у цензоров не вызывали, но появление любого иностранного романа, в котором описывались страдания угнетенных людей, приводило к взрыву возмущения и, конечно, не по поводу самих страданий. Неугодные книги сжигали, а начиная с середины XIX века, их уже уничтожали «посредством разрывания на мелкие части».

Московский цензурный комитет поначалу с настороженностью отнесся к гоголевским «Мертвым душам»: в поэме усмотрели покушение на христианскую догму о бессмертии души. Прочитавший рукопись цензор, профессор Московского университета Снегирев, доложил все же начальству об отсутствии в ней чего-то недозволенного. Второй цензор, писатель Никитенко, тоже ничего крамольного там не обнаружил, хотя и предложил изменить эпизод с отставным капитаном Копейкиным. Комитет духовной цензуры питал к Гоголю тоже смешанные чувства. Так, иерархи категорически запретили писателю включать ряд писем в «Выбранные места из переписки с друзьями»: два из них были обращены к его душеприказчику, графу Александру Пушкину, в которых автор просил после своей кончины показать рукопись митрополиту Филарету, дабы посоветоваться с ним, чего не надо печатать. Интересно, что сам Гоголь обожал непечатные анекдоты и однажды даже написал рассказ «Прачка», где проглядывала его внутренняя борьба с эротическими мотивами.

Студента Московского университета Александра Полежаева ждала более жестокая участь. За написание им сатирической поэмы «Сашка», в которой высмеивался полицейско-крепостнический режим империи, Николай I распорядился самолично отдать его без суда и следствия на двадцать пять лет в солдаты. В армии Полежаев заболел и умер, не отслужив даже половины срока.

В то время ходят разные слухи о «деле петрашевцев». Называлось оно так по фамилии титулярного советника Министерства иностранных дел Михаила Петрашевского. Его обвиняли в «преступном замысле к ниспровержению существующего в России государственного устройства, распространении зловредных идей богохулением и дерзкими словами против Священной Особы Государя Императора».

В ходе следствия было установлено, что на собраниях дома у Петрашевского зачитывалось письмо Белинского к Гоголю, содержавшее резкие выражения в адрес православной церкви и властей; там же другой титулярный советник Иван Ястржембский уничижительно отзывался о богословии и российской «чиномании», называя царя богдыханом. На обвинение в приобретении и хранении запрещенных книг Петрашевский отвечал, что о таковых ему не известно, поскольку каталог запрещенной литературы не публикуется, а согласно статье первой Свода законов, неопубликованные законы силы не имеют. Тем не менее суд приговорил пятнадцать человек во главе с Петрашевским к «смертной казни расстрелянием».

За поддержание контактов с Герценом в целях «злоумышления», за распространение его изданий, за дерзостные порицания действий правительства и самого образа правления в Российской империи людей заточали в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, лишали всех прав состояния, направляли на каторгу и вечное поселение в Сибирь. Более четырех лет содержали в камере Петропавловки литературного критика Дмитрия Писарева «за написание возмутительных статей, наполненных дерзкими и оскорбительными выражениями против правительства». Репрессирован главный редактор «Современника» Николай Чернышевский «за систематически вредное направление и постоянные усилия к распространению вредных противурелигиозных теорий, за противозаконные сношения с изгнанником Герценом». Наказали его четырнадцатью годами каторжных работ и поселением в Сибирь…

Борьба с распространением «преступных сочинений» входила в обязанность чинов жандармского корпуса, которые осуществляли жесткий надзор за всеми издательствами и типографиями. На одном из судебных процессов обвиняемый в такого рода государственном преступлении Ипполит Мышкин прямо ответил на вопрос следователей о роде его занятий: «Печатаю запрещенные правительством книги». В это время официальная пропаганда трубила, будто Россия столь благословенна, что может отвергнуть все иностранное и прожить одним своим православием без всяких там иноземных наук и искусств.