Солнечные дни

— Ваше это дело, — между тем, снова заговорил Жмуркин. — Убита она не ради ограбления. Изволили видеть? Все пять тысяч на ней целехоньки. А если она убита не ради ограбления, так, стало быть, здесь кровопролитный роман. А кто же, как не вы, были ее любовником! Чего-с? Тише-с, тише-с! — вдруг выкрикнул Жмуркин, взмахивая руками, точно желая дать знать Загорелову, чтобы он успокоился, так как он еще не высказал самого интересного. — Тише-с! И знаете-с, как это по всей видимости произошло? — говорил он через комнату безмолвно пораженному Загорелову. — Знаете, как это произошло? Произошло это вот как, — повторил Жмуркин равнодушно. — Вот как! Прознали вы-с, что она ушла, и следом за ней побежали, чтобы узнать, действительно ли у нее зубки, или другое какое расстройство. Побежали вы за ней следом и на плечи чапанчик накинули. А в кармашке этого чапанчика кистенек у вас находился. Вы ведь кистеньком любили баловаться, силу пробовать, камешки дробить! Кстати, Максим Сергеич, где он у вас теперь? Куда вы его спровадили? — Его лицо приняло внезапно лукавое выражение. — Тсс! тише-с! — снова прошептал он, гневно взмахивая руками. — Тише-с! — добавил он равнодушно, видя, что Загорелов уже овладел собой, заинтересованный против воли его рассказом. — Так вот, — продолжал он затем. — Догнали вы ее при таких обстоятельствах и у вас сцена ревности произошла. Упрекать вы ее стали, что она мужа больше вас любит. А она вам наоборот сказала. И вы тут в сердце вошли, и ее кистенем ударили, да силку не соразмерили и в висок угодили! Она хлопнулась, замертво, — вдруг заговорил Жмуркин поспешно, с возбужденными жестами. — И вы испугались. Завернули ее в чапан и сюда понесли. А я все это видел из кустиков и вам дорогу преградил. Но тут вы ее наземь опустили, — торопливо и в возбуждении бормотал Жмуркин, — и меня за грудки взяли, и всю рубашку на мне изорвали, и я согласился вашим сообщником стать! — Последнюю фразу Жмуркин проговорил с расстановкой, точно ставя после каждого слова точку. — И потом мы с вами побежали, — снова забормотал он в возбуждении, — и друг другу клятвы давали, и кистень на берегу Студеной зарыли, — закончил он с расстановками. — Вы помните это местечко? — спросил он Загорелова лукаво.

Тот сидел пораженный.

XXVIII

На минуту в теплице все притихло, только за стеною беспокойно гудели деревья да тени бесшумно возились по углам.

— Какой ты вздор городишь! — вдруг проговорил Загорелов сердито, словно очнувшись. — Безумная тварь! — вскрикнул он уже в сильнейшем раздражении, приподнимаясь на ноги. — Что ты? Ужели ты сам веришь этому? Или же ты умышленно сочиняешь…

Он не договорил и сделал резкий жест. Сочиняешь, чтобы запутать в это дело меня, хотелось досказать ему; однако, он не досказал, точно испугавшись сам этой мысли, показавшейся ему вдруг вполне возможной. Он поспешно подошел к Жмуркину и злобно схватил его за шиворот.

— Что ты набормотал тут, безумная тварь! — вскрикнул он, изо всех сил встряхивая его. — Умышленно ли ты наговорил этот вздор, или же ты веришь ему? Говори сейчас же! — вскрикивал он над ним, злобно встряхивая его.

Жмуркин болтался в его руках, как пустой мешок, но лицо его по-прежнему оставалось равнодушным.

— Умышленно, — проговорил он, наконец, — умышленно. Потому что я-то ведь знаю хорошо-с, что убил ее я! — вдруг вскрикнул он пронзительно.

Загорелов выпустил его из своих рук, точно бросил на пол. Его тело мягко шлепнулось.

— Я, — повторял он потерянно, — я; убил ее я, Максим Сергеич!

Загорелов пошел от него прочь, опускаясь на стул у противоположной стены. Вид Жмуркина точно испугал его, наполнил его жутким чувством.

Между тем Жмуркин тихо приподнялся с пола, двигаясь к Загорелову и останавливаясь перед ним, как дряхлый старик, с тусклыми глазами и болтающимися руками.

Он бормотал что-то непонятное. Глубокие морщины легли у его рта, и он весь согнулся, покачиваясь в такт дыханию.

— Убил ее я, — заговорил он, и морщины зашевелились у его рта. — Но вы этому причина! — вдруг выкрикнул он резко и с силой внезапно выпрямляясь. — Вы этому-с причина-с! И вы за это мне ответите-с! Вы сами меня-с четыре года обучали-с: «пользуйся обстоятельствами!!.» «Хорош ананас, да не про нас!» — Жмуркин вдруг рассмеялся, точно мучительно закашлялся, схватившись за бока. — И выучили-с! Хорошо выучили! Радуйтесь и любуйтесь! Что же вы не любуетесь, Максим Сергеич? — повторял он сквозь этот, похожий на кашель, смех.

Он передохнул, прижимая руку к горлу, поглядывая на Загорелова с выражением мучения. Загорелова всего дергало. Казалось, у него являлось порою желание задушить этого человека, но что-то останавливало его в этом, какая-то беспокойная мысль, уже овладевшая им понемногу.