Солнце и Замок

– И в итоге охолостили?

Прежний Автарх во мне затрепетал, и я почувствовал дрожь собственных пальцев.

– Да. Иначе его ребенок преградил бы тебе путь к трону, и тогда ваша Урд погибла бы безвозвратно. Жизнь Урд против жизни ребенка… разве последняя более ценна?

Дар речи изменил мне окончательно, однако карие зрачки Цадкиэля, словно буравы, вонзались в каждое из бившихся во мне сердец, и, наконец, я покачал головой.

– Ну, а теперь мне пора. Заботу о твоем возвращении в мир Брия, на Урд, ожидающую уничтожения по твоему приказу, я поручил сыну.

Взгляд его скользнул в сторону, и я, оглянувшись, увидел за спиною, в проходе между скамей, человека, привезшего нас с корабля. Матросы, один за другим поднимаясь на ноги, обнажали ножи, но их я заметил разве что мельком. Места по бокам от прохода, еще вчера принадлежавшие им, занимали другие зрители, и никого из них уже не окутывал мрак. Пот заструился с моего лба, словно кровь в тот миг, когда я впервые увидел Цадкиэля, и я оглянулся, чтобы окликнуть его…

Но Цадкиэль исчез.

Забыв о хромоте, я пустился бежать и со всей возможной поспешностью, припадая на иссохшую ногу, обогнул Трон Правосудия в поисках лесенки, к которой меня отвели накануне. Думаю, ради справедливости в отношении себя самого здесь нужно отметить, что бежал я не столько от матросов, сколько от знакомых лиц над скамьями.

Как бы то ни было, лесенка за Троном исчезла тоже: на ее месте оказался лишь пол из гладких каменных плит, одну из которых, вне всяких сомнений, поднимал кверху некий потайной механизм.

Теперь, однако ж, в действие пришел другой механизм, хотя и очень похожий. Трон Цадкиэля с изящным, гибким проворством кита, вынырнувшего понежиться на солнце и вновь устремившегося в глубину усеянного плавучими льдами Южного моря, ухнул вниз, под пол. Незыблемо, точно стена, возвышавшаяся передо мной, заслоняя от меня большую часть зала, громада каменного сиденья в один-единственный миг исчезла из виду, а едва плиты пола сомкнулись над ней, моему взгляду открылось небывалое зрелище: между скамьями шел поразительный, фантастический бой.

В центральном проходе безжизненно оседал на пол иерарх, которого Цадкиэль назвал сыном. Мимо него волной, сверкая окровавленной сталью клинков, рвалась в атаку толпа матросов. Противники их, общим числом около пары дюжин, казались на первый взгляд слабыми, будто детишки (и в самом деле, по крайней мере, одного ребенка я среди них разглядел), однако держались стойко, просто-таки героически, причем некоторые дрались безоружными. Эти стояли ко мне спиной, и я, сколько мог, притворялся перед самим собой, будто не узнаю их, но в глубине души с самого начала понимал: ложь это все, ложь…

С ревом, зазвеневшим под куполом гулким эхом, из кучки окруженных рванулся вперед альзабо. Матросы отпрянули прочь, однако клыки альзабо отыскали жертву. Рядом с ним я увидел и Агию с отравленным клинком, и Агила, словно палицей машущего обагренным кровью аверном, и Бальдандерса – этот, ухватив за ноги женщину из матросов, поверг на пол ударом ее головы еще одного врага.

А вот и Доркас, и Морвенна, и Кириака с Касдо… и уже павшая Текла, и ученик в обносках, унимающий кровь, струящуюся из ее горла… и Гуасахт с Эрблоном, рассекающие воздух спатами, словно с седла, и Дария, орудующая парой тонких, изящных сабель, и Пия – отчего-то опять в кандалах, захлестнувшая цепью горло одного из матросов…

Проскользнув мимо Меррин, я очутился между Гунни и доктором Талосом. Клинок доктора, сверкнув в воздухе, уложил одного из атакующих к моим ногам. Товарищ упавшего в ярости бросился на меня, и я – клянусь в том чем угодно – встретил его с искренней радостью: ведь он был вооружен. Одним движением я перехватил его запястье, сломал ему руку, вырвал из ослабших пальцев нож, и не успел удивиться легкости, с которой проделал все это, как в горло моего противника вонзился кинжал Гунни.

Казалось, стоило мне взяться за дело, на том бой и кончился. Кое-кто из матросов предпочел ускользнуть, а между скамьями и на скамьях остались лежать два-три десятка тел. Большая часть женщин погибла, однако я краем глаза заметил неподалеку одну из женщин-кошек, зализывающую рану на своей короткопалой руке. Старый Виннок устало оперся на скимитар из тех, что носили при себе рабы Пелерин, а доктор Талос отсек клок от одежд одного из убитых, чтоб протереть потайной клинок, прежде чем вложить его в трость, и я с удивлением узнал в мертвом мастера Аска.

– Кто они все? – спросила Гунни.

В ответ я, едва помнивший даже себя самого, лишь помотал головой. Доктор Талос, схватив Гунни за руку, коснулся ее пальцев губами.

– Позволь мне. Доктор Талос – врач, драматург, импресарио. Я…

Но я его уже не слушал. Ко мне, виляя обрубком хвоста, подрагивая крупом от радости, подскакал Трискель с перемазанными кровью брылами. За псом следовал мастер Мальрубий в великолепном гильдейском плаще с меховой оторочкой. Увидев мастера Мальрубия, я мигом все понял, и мастер Мальрубий догадался об этом, едва взглянув на меня.