Солнце и Замок

Задача оказалась такой же нелегкой, как и все, что мне доводилось делать на протяжении всех моих жизней, но я послушно вышел вперед. Цадкиэль, сложив горстью ладони, подхватила меня, будто щенка, подняла к груди. От ее дыхания веяло ветром Йесода – а я-то думал, что распростился с ним навсегда.

– Откуда только взялась вся эта сила?

Казалось, от ее шепота содрогнулись все мачты, все палубы корабля.

– От тебя, Цадкиэль, – ответил я. – В ином времени я был твоим рабом.

– Расскажи.

Едва начав рассказ, я, сам не знаю как, обнаружил, что каждое мое слово несет в себе смысл десяти тысяч слов, что в одном названии «Урд», произнесенном мною, заключена повесть обо всех ее континентах, морях, островах и даже о синем, словно индиго, небе, озаренном царственным великолепием старого солнца в венце из мириадов звезд. Сотня таких слов – и Цадкиэль узнала о нашей истории куда больше, чем было известно мне, а рассказ мой достиг момента, когда я, обнявшись на прощание с Отцом Инире, ступил на трап корабля иеродулов, готового доставить меня на борт этого корабля, корабля иерограмматов, ее корабля, хотя о сем я в то время еще не знал. Еще сотня слов, и перед нами засияли яркими красками все приключения, постигшие меня в полете, а затем на Йесоде.

– Да, испытаний ты прошел немало, – подытожила Цадкиэль. – Если хочешь, могу помочь тебе позабыть их все. Правда, юное солнце к своему миру ты приведешь все равно – инстинктивно.

Но я отрицательно покачал головой.

– Нет, Цадкиэль, я не хочу ни о чем забывать. Слишком часто я похвалялся тем, что помню все до единой мелочи, а забыть что-либо… такое со мною случалось раз или два и показалось чем-то весьма сродни смерти.

– Отнюдь: смерть, скорее, сродни сохранению в памяти. Однако даже смерть может быть милосердной, в чем ты сам убедился там, на озере. Быть может, тебя опустить на пол?

– Я, как уже говорил, – твой покорный раб. Твои желания – мои желания.

– А если я пожелаю тебя уронить?

– Тогда твой раб постарается остаться в живых, чтоб сохранить жизнь Урд.

Цадкиэль, улыбнувшись, развела руки в стороны.

– Вот ты уже и позабыл, что падать здесь ничуть не страшно.

Действительно, об этом я совсем позабыл и на миг испугался, однако падение с кровати на Урд могло бы оказаться несчастьем куда серьезнее. К ногам Цадкиэль я приземлился легко, точно пушинка, но, тем не менее, собраться с мыслями и заметить, что остальные куда-то исчезли, оставив меня одного, сумел далеко не сразу.

– Их я отослала, – шепнула Цадкиэль, видя, как я оглядываюсь по сторонам. – Твой спаситель получит награду, как и женщина, бившаяся за тебя, когда остальные жаждали твоей смерти. Однако больше ты ни его, ни ее, скорее всего, не увидишь.

Склонившись ко мне, она коснулась кончиками пальцев правой руки пола у моих ног.

– Матросы, – продолжала она, – привыкли к моему исполинскому росту, и это нередко приходится очень кстати. Они даже не подозревают, как часто я разгуливаю среди них. Но ты знаешь обо мне слишком многое, чтобы хитрить с тобой таким образом, и вообще заслуживаешь куда большего, чем обман да лукавство. Вдобавок сейчас нам, пожалуй, удобнее сравняться в величине.

Последнего слова я почти не расслышал: все мое внимание приковало к себе нечто невероятное, чудо, творящееся на глазах. Верхний сустав ее указательного пальца принял форму лица – лица самой Цадкиэль. Ноготь раздвоился, вновь раздвоился, а следом за ним раздвоились, и первая, и вторая фаланги, так что нижний сустав обернулся коленями. Отступив в сторону от ладони, палец отрастил руки, ладони и, наконец, крылья, украшенные множеством глаз, а великанша, оставленная им позади, исчезла, будто погашенный дуновением огонек.

– Я отведу тебя в твои апартаменты, – сказала Цадкиэль, сделавшаяся чуть ниже меня ростом.

Я преклонил бы колени, но она меня удержала.

– Идем. Ты сам не понимаешь, насколько устал – и есть отчего. Там тебе приготовлена удобная постель, а пищу доставят с камбуза, как только пожелаешь.

– Но что, если нас увидят? – пролепетал я.

– Нас не увидят. Здесь множество коридоров, известных одной только мне.

Не успела она закончить, как один из пилястров отошел от стены, распахнувшись на петлях. За потайной дверью оказался темный коридор. Тут мне припомнилось, что, по словам Афеты, ее народ способен видеть даже в такой темноте, но Цадкиэль не замерцала светом, подобно Афете, и явно не собиралась делить со мной упомянутую постель (а мне хватило ума на сие не рассчитывать). После долгой-долгой, как мне показалось, ходьбы на горизонте забрезжил рассвет: невысокие холмы опустились ниже старого солнца, небо стало светлее, и мы словно бы очутились вовсе не в коридоре. Трава под ногами колыхалась волнами на свежем ветру, а в траве той, у самых моих ног, темнел вкопанный в землю ящик.

– Это и есть твои апартаменты, – пояснила Цадкиэль. – Будь осторожен. Теперь нужно шагнуть туда, вниз.