Дюк спускался по лестнице в полной уверенности, что это – последний раз, когда ему приходится смотреть на трещины сиротского муравейника, которые тянутся с самого потолка, на разбитые бутылки, валяющиеся по углам в лужах своего же содержимого. Как вообще Кира когда-то согласилась переехать к нему?
Он смотрел ей в спину, спускаясь следом, как телохранитель. Кира же, крепко сжав руки в кулаки, шла впереди, боясь обернуться. Ей казалось, что, если она остановится, если посмотрит на Дюка, – всё это окажется не настоящим, и его на самом деле тут нет. Ведь разум уже не раз обманывал её. Она и раньше видела Дюка так, словно он стоял прямо перед ней, разговаривала с ним, а потом он исчезал, точно дым. Сейчас Кира представляла себя героиней древнегреческого мифа про Орфея и Эвридику. Ей следовало набраться терпения и выйти из подъезда, не оборачиваясь, и только тогда всё это окажется реальностью. И Кира очень удивилась, когда Дюк обошёл её на крыльце и сказал:
– Я провожу тебя до скорорельса.
Это не сон, не воспоминание. Он правда тут, он согласился помочь ей.
– Как в старые добрые времена.
– Как в старые добрые… – сокрушённо повторил Дюк.
Запах кофе из лавки по пути не оставлял шансов пройти мимо всем, кто спешил на работу с утра пораньше. Вот и Дюк заглядывал за бодрящим напитком каждое раннее утро, пока работал в третьем секторе. Приятно было осознавать, что хоть у кого-то жизнь шла своим чередом. Милая девушка, что раньше пыталась подбодрить его весёлой фразой, протягивая напиток, всё ещё работала тут. И сейчас даже узнала некогда постоянного посетителя.
– Дюк, давно тебя не видно было! Перебрался ближе к работе? Как и мечтал?
О мечтах в этих стенах запрещено было говорить. Они не сбывались. Дюк был уверен, что до этого момента девушка думала, что он покоится с миром, а вопрос возник не только от того, что он оказался жив, а, скорее, из-за его новой одежды.
– Типа того, – улыбнулся Дюк, даже не пытаясь вдаваться в подробности. – Мне то же, что и обычно…
– Без молока и без сахара. Самый-самый бодрящий? – уточняя, перебила его девушка и улыбнулась.
– И самый сладкий, с этим вашим не настоящим молоком, порошковым, для моей спутницы. Не с альтернативным. Оно отвратительное.
– Оу, конечно.
Как нередко бывало раньше, Киру, стоявшую за его спиной, мало кто замечал сразу. Сейчас Дюк подумал, что если в прошлом это создавало неловкие, а ещё чаще – неприятные ситуации, то теперь будет плюсом. Он сможет, не ради отношений, а из-за чувства вины перед ней, всегда заслонять её собой. Обернулся. Кира, сжавшись, сложила руки на груди и поджимала от холода плечи. Дюк тут же расстегнул молнию на кофте, снял её и накинул на плечи Киры. Сам остался в одной водолазке.
– Чего ты не скажешь, что тебе холодно?
– Давно не была тут. Сама виновата, – дрожащим голосом ответила девушка, постукивая зубами, – да и на других полагаться не привыкла.
Кира стянула на груди ткань большой для неё одежды.
– Хотя, знаешь, раньше тут, кажется, не было так холодно. Похоже, уже начали экономить на всём, в том числе на отоплении, – попыталась оправдаться, но тут же начала злиться на ситуацию.
– Я сейчас принесу тебе вкусный кофе, и всё будет хорошо.
– Хорошо ничего не будет, но если кофе действительно окажется вкусным, то и в твои слова я поверю.
– Раньше такими невесёлыми фразами раскидывался я.
Кофе во втором секторе не мог быть вкусным. И Кире внезапно стало до ужаса тревожно, что она связала такую очевидную вещь со словами Дюка. В тишине идти не хотелось, а нужных слов не находилось. Незаконченные отношения, недосказанные мысли, смерть Дюка, в конце концов.
– Умирать больно? – внезапно спросила Кира, снимая с себя кофту Дюка, но он накинул её обратно. Они стояли у скорорельса и уже собирались прощаться.
– Что? С чего такой вопрос? – удивился он. Но ответ и так знал. – Ты не умрёшь, я тебе обещаю. С твоей головы и волосок не упадёт. Она ничего тебе не сделает.
– Ты замёрзнешь.
– Зато ты нет. И эту кофту… Не знаю, помнишь ли ты, но это твой подарок. Так что забирай, пожалуйста, и не мёрзни.
– Значит, мне не показалось, – Кира отвела взгляд. Посмотрела на заросшую зеленью невысокую стену вокзала. За ней уже виднелся персиковый восход. Их последний восход недосказанных слов. Наконец-то они могут поговорить друг с другом. – На Ане была моя одежда.
– Прости, это я разрешил. Ей в буквальном смысле нечего было надеть. Всю её одежду забрали после изгнания. А я подумал, что тебе больше она не понадобится. Да и не знал, как тебе отдать столько коробок, под каким предлогом, если уж на то пошло. – Дюк виновато потёр затылок.
– Всё в порядке, я не виню тебя ни в чём. Ты прав, мне эта одежда больше не нужна. Напоминает о времени, когда я была маленькой и наивной. Пусть носит.
– Кира, мы с тобой… То, что было… Мне кажется… у нас с тобой много недосказанного.
– Для тебя, наверное, да. А у меня было очень много времени подумать.
– Додумала и за меня?
– Нет, – Кира пожала плечами и отвела глаза в сторону. – Только за себя.