Солнце, луна и хлебное поле

Вернувшись с кладбища, люди поспешили к накрытым на улице столам. Много было и таких, кого и я, и Тамаз видели впервые; Тамаз их понимал и принимал, как своих: «Пусть едят, пьют, на всех хватит». Фотография Манушак висела теперь снаружи, на стене дома, и была видна с любого стола. За столами сидели в основном мужчины и женщины с седыми волосами и остатками зубов, пили за Манушак, стараясь сказать что-нибудь хорошее; поминали добрым словом Гарика и тетю Сусанну. Большинство дивилось изобилию на столах. Мельком я услышал, как одна женщина сказала: «Не сравнить с поминками какого-нибудь депутата». Тамаз не пил, следил за ситуацией и каждый раз, подходя ко мне, говорил одно и то же: «Все идет хорошо».

Маленькая Манушак почти неподвижно просидела рядом со мной целых два часа, бледная, она не ела, даже лимонад не пила. Под конец у нее уже закрывались глаза.

– Ну, теперь мы можем идти, – сказал я.

– Ты уверен? – У нее было обостренное чувство ответственности.

– Уверен. – Взял ее на руки и усадил в машину.

Когда мы вернулись домой, она встревоженно сказала:

– Я думаю, мы поступили неправильно, надо было остаться до конца.

– Через час там будут только пьяные, – ответил я.

Она уселась в кресло, а я пошел на кухню попить воды, когда вернулся, она уже спала. Я снял с нее платье и туфли, уложил на тахту в маленькой комнате, укрыл тонкой шалью и потушил свет.

Больше я терпеть не мог – спустился в подвал, забился в дальний угол, завыл, как собака, и полились слезы; не знаю, сколько времени я так просидел, под конец я уснул, и мне приснилась Манушак, в руке она держала большой веер и обмахивала им меня. К утру все тело затекло, я с трудом выпрямился, поднялся наверх и пошел посмотреть на девочку: свернувшись клубочком, она лежала на тахте, глаза были закрыты, и она тяжело, прерывисто дышала.

Послышался звонок, на экране видеокамеры показалось лицо Тамаза, я нажал на кнопку и впустил его во двор. Он поднялся по лестнице и открыл дверь:

– Столы и посуду забрали, там все чисто, я велел прибраться. Вот, возьми ключи, – он положил ключи на стол.

– Большое спасибо, – сказал я.

– Оставшиеся вино и еду Нугзар, Грантик и Цепион отнесли наверх, к роднику, теперь я могу к ним присоединиться, посидим на природе, выпьем за упокой души Манушак, напьюсь хорошенько, пора уже.

– Пьяный сюда не приходи, – предупредил я.

Он косо посмотрел на меня.

– Ну, что не так? Теперь здесь со мной ребенок.

– Понятно.

Он подошел к двери и, еще не открыв ее, обернулся и сказал:

– Вчера вечером в машине застрелили племянника Трокадэро, говорят, между Романозом и родственниками Трокадэро началась война.

Убитый не был простым парнем, помню, как он держался в разговоре с Романозом, мне стало жаль его, неприятное чувство, похожее на угрызения совести, зашевелилось где-то внутри.

Потом я сидел в кресле и ждал, когда проснется маленькая Манушак. Под конец задремал и оказался далеко, в тайге, пробирался по колено в снегу, страшась появления волков.

– Джудэ, – услышал я и открыл глаза. Передо мной стояла маленькая Манушак с грустным лицом и смотрела на меня, она была все в том же траурном платье.

– Может, переоденешься?

– Нет, это нужно носить сорок дней. – Уж не знаю, где она об этом слышала или кто ей сказал.

– Ладно, как хочешь, ходи в этом.

Это платье ей сшила жена Нугзара Швелидзе за пятьдесят лари. «Надо заказать ей таких же еще четыре-пять платьев, – подумал я, – придется же ей менять одежду».

– Не пойдем туда, в тот дом? – спросила она.

– А что нам там нужно? Там сейчас никого нет.

– Заберем фотографию.

Спустя некоторое время мы, держась за руки, шагали по улице. Возле дома никого не было, вчерашний мусор был заметен в угол. Фотография Манушак все так же висела на стене, улыбаясь, она смотрела на гору Окрокана.

– Подними меня, – попросила девочка.

Я поднял ее на руки, она дотянулась до фотографии и сняла. Потом фотографию держал я, мы стояли перед домом и ждали машину. Маленькая Манушак, опустив голову, стояла в задумчивости. Я тоже молчал. Мне была приятна эта тишина, было такое ощущение, будто я переводил дух. Потом мы на машине спустились на набережную, выбрали ресторан и уселись за столик у окна. Фотографию Манушак я поставил на стол, прислонив ее к стене.

– Мы все вместе, – сказала девочка и и после тех событий впервые улыбнулась слабой застенчивой улыбкой.

После завтрака мы заехали в церковь, заказали священнику панихиду, купили свечи и поднялись на кладбище. Там пробыли долго, почти до вечера.