Солнце над Бабатагом

— Так и угореть можно,— заметил Лопатин.

— Зачем? У нас дыра в потолке. Ничего, привыкли. Мы и спим здесь на полу.

Он приказал ординарцу принести дров и продолжал, обращаясь к собравшимся:

— Начнем, товарищи. Каждый из нас должен рассказать интересный случай из жизни. Слово представляется Палвану-ата.

— Дайте мне подумать,— сказал аксакал.— А пока пусть он расскажет.— Палван-ата кивнул на Бабака-лона.

— В моей жизни не было интересных историй,— проговорил Бабакалон, проводя рукой по рыжей бороде.— Я могу рассказать, как баи били меня палками, а это не интересно.

— А вы расскажите сказку,— посоветовал Палван-ата.

— Сказку? Нет, тогда уж лучше про Афанди.

— Кто это Афанди?— спросил Белецкий.

— Ну, вроде Насреддина. Только . Насреддин был умный, а Афанди дурак.

И Бабакалон начал рассказывать.

...Однажды Афанди отправился в гости к своему другу, который жил в другом кишлаке, верст за двенадцать.

Афанди засиделся у друга до позднего вечера. Начался ливень. Афанди встал, чтобы идти домой, но друг его сказал:

— О Афанди, куда вы пойдете в такую погоду? На дворе страшная тьма, льет ужасный дождь. Дорога скверная. На пути много арыков. Вы промокнете и измучаетесь. Оставайтесь ночевать у меня.

— Не могу,— ответил Афанди,— жена будет беспокоиться. Я ведь не предупредил ее, что останусь ночевать.

Но друг Долго уговаривал Афанди остаться, и тот согласился.

Среди ночи Афанди встал и вышел из комнаты. Друг видел это, но подумал, что Афанди вышел по надобности, и, успокоившись, вскоре заснул. На рассвете его разбудил стук. Он открыл дверь, увидел Афанди — мокрого, грязного, и, пораженный, воскликнул:

— О Афанди, что случилось? Где это вы так вымокли?

— О друг мой,—отвечал Афанди,— я ходил предупредить жену, что останусь ночевать у вас,— под общий смех закончил рассказчик.

— Ну, а вы дружище Палван-ата, что нам расскажете?— спросил Белецкий.

Палван-ата провел ладонями по лицу, бороде и соединил кончики пальцев. Потом он спросил, все ли командиры видели развалины дворца денауского бека Нигма-туллы. Получив утвердительный ответ, Палван-ата заявил, что хочет рассказать о злодеяниях бека, творимых им до тех пор, пока великий человек по имени Ленин не прислал своих воинов, которые вместе с дехканами выгнали беков.

Он рассказал, как живых людей жгли огнем, вырезали у них ремни из спин, сдирали кожу, сажали на кол.

Запершись в своих покоях и сидя на драгоценных коврах, бек приказывал привести раба или ослушника. На горячий мангал ставилась железная сковорода и накаливалась добела. Тогда кто-либо из приближенных быстрым ударом шашки отрубал голову обреченному и ставил ее на раскаленную сковороду.

И плясала тогда голова пляску смерти, страшно вращая глазами, а бек наслаждался.

Злодею и этого казалось мало. Он развел в хаузе огромных сомов и кормил их живыми людьми.

Осыпались стены дворца, разрушились высокие башни, зарос илом хауз, издохли злые рыбы, все вокруг поросло бурьяном и одичало, но души казненных, не имея покоя, носятся в лунные ночи над развалинами...

Беседа затянулась. Рассказ Палван-ата вызвал множество вопросов о жизни в старой Бухаре. Лопатин только покачивал головой, жалея, что ему не пришлось с самого начала воевать с басмачами.

— Да,— сказал он, обращаять к Вихрову,— очень жаль, конечно, Латыпова и других — хорошие бойцы, но гибель их — оправданная жертва: от такого ужаса освободили народ. Это во-первых. А во-вторых, не посрамили наши боевые традиции...

Спустя несколько дней Вихров получил приказ объединить под своей командой оба эскадрона и выступить в кишлак Биш-Копу, куда, по предположениям Лихарева, должен был отойти Ибрагим-бек, спасаясь от ударов бригады.

Оставив в Кара-ягач-ачике небольшой гарнизон под командой Сачкова, Вихров прибыл с дивизионом в Биш-Копу в точно указанный срок, но обнаружил там не Ибрагим-бека, а подошедшие части бригады. Басмаческий главарь, не приняв боя, исчез в неизвестном направлении. Видимо, кто-то успел предупредить его.

Вихров простоял сутки в Биш-Копе и на следующий день вместе с Белецким выступил в обратный путь. На рассвете 24 января они подходили к Кара-ягач-

ачику.

Набежавший ветер донес до них крики, вопли и причитания женщин.

— Что это? Убили, что ли, кого?—сказал Белецкий.

— Минуточку... Верно... Плачут, как по умершему,— подхватил Петр Дмитриевич, прислушиваясь.

Он подумал, не умер ли в их отсутствие больной командир эскадрона, но не выразил вслух своего опасения.

У ворот в большой двор, где помещался гарнизон, их встретил Сачков.

— Что такое случилось, товарищ Сачков?— спросил Вихров, ответив на приветствие взводного.

Сачков пожал плечами.

— Сам не пойму, товарищ командир эскадрона. Неспокойно в кишлаке. Жители плачут, бегают по дворам, шепчутся, а что случилось — не говорят.

— Послушай, дружище, в кишлак никто не приезжал?— спросил Белецкий.

— Нет... Патрули, говорят, ночью с гор что-то кричали. А что кричали, они не поняли. Слух может какой?

На худощавом лице Белецкого появилась тревога.