Солнце над Бабатагом

— С конем всегда ласка нужна,— сказал Харламов вразумительно.— А криком, стало быть, не поможешь... А ну, дай!— Он взял из рук бойца щетку, подошел к лошади и ласково огладил ее,— Но, но! Зачем же кусаться?— заговорил он вкрадчиво, глядя в глаза лошади и поглаживая ее по упругой лоснящейся шее.— Ну вот и ладно... Ну вот и хорошо,— приговаривал он, видя, что кобыла успокоилась и дает себя чистить.— Видишь, Лавринкевич, как я полагаю, во всяком деле можно без крика управиться. А кричит кто? Неразумный человек,— заключил Харламов, подавая Лаврин-кевичу щетку и сердито глядя на него.

Ему был неприятен этот маленький, худощавый боец, недавно переведенный из третьей бригады.

— Товарищ старшина, командир эскадрона идет!— сказал взводный Сачков.

Харламов подал команду.

— Ну как дела, Степан Петрович?— обратился он к старшине.

Харламов доложил, что во втором взводе ночью заболела лошадь, но теперь ей уже лучше.

— Ну и добре,— сказал Ладыгин, потрогав свои небольшие с проседью усики.— Что, заканчиваете?

— Так точно. Сейчас на водопой поведем.

— Ну-ну, ведите, а я пока по-стариковски на сол< нышке посижу.— Иван Ильич перешел на противоположную сторону улицы и присел на лавочке подле ворот.

- Мимо него потянулся эскадрон. Лошади шли, покачивая головами, лениво приволакивая задние ноги,— особенно спешить было некуда.

Вихров стоял на высоком крыльце дома, в котором помещался штаб бригады. Только что, как он слышал, прошел гомельский поезд. Приезда Буденного можно было ждать с минуты на минуту.

Испытывая сильное душевное волнение. Вихров уже раза три прошептал слова рапорта, когда на прямой широкой улице, выходившей на городскую площадь, показалась тачанка. Ездовой, раскинув руки, придерживал бежавших рысью серых лошадей, бойко перебиравших ногами. В тачанке сидели двое. В одном из них, в черкеске, Вихров сразу же узнал Буденного. Другой, небольшого роста, с мелкими чертами худого лица, был комбриг Деларм.

Придерживая шашку, Вихров спустился с крыльца.

— А я вас, товарищ командир, гдё-то встречал,— сказал Буденный, когда Вихров подошел к нему и представился.

— На Южном фронте, товарищ командующий,— произнес молодой командир несколько взволнованным голосом.

— Вот-вот... То-то я помню.— Буденный пристально посмотрел на него зеленоватыми глазами.— Ну что ж, объявите тревогу,— сказал он спокойно.

Вихров круто повернулся и направился в комнату, где помещался дежурный трубач.

— Тревога!— крикнул он.

Трубач вскочил и, споткнувшись на ровном месте, выбежал вон.

Тревожно-бодрые звуки разорвали тишину. Почти одновременно и на окраинах Речицы - послышалось словно бы тонкое комариное пение — эскадронные трубачи подхватили тревогу.

Поглядывая на Буденного, который с часами в руках стоял у тачанки, Вихров очень живо представил себе происходившее в эскадронах. Бойцы хватали оружие, бежали на конюшню, сноровисто седлали, взбодренные обычными в такие минуты голосами старшин, выводили лошадей на сборное место, садились, равнялись и в ожидании команды к движению оглядывали на себе обмундирование.

Держа в поводу двух лошадей, к крыльцу подъехал коновод комбрига Бондаренко. Это был видавший виды старый боец с белым шрамом на щеке.

— Что, не видать еще наших, товарищ дежурный?— тихонько спросил он Вихрова, дружелюбно поглядывая на него снизу вверх.

— Нет еще. Сейчас подойдут,— отвечал Вихров также тихо.

— И к чему бы это товарищ Буденный приехал?

Как к чему? Смотр делать.

— Смотр? Э, нет, товарищ дежурный,— сказал Бондаренко с хитроватой усмешкой.— Чую, что Семен Михайлович не для смотра приехал. Не иначе, как в поход нам идти. Вы слушайте меня, потому верно я вам говорю. Смотрите, вон у коней хвосты пушатся, а уж верней нет приметы.

— Да пока некуда идти,— заметил Вихров, с сомнением поглядев на лошадей и увидев (или это ему показалось), что у них действительно пушились хвосты.

Внезапно вдали послышался гул. Потом затряслась, задрожала земля. Гул все приближался, переходя в быстрый конский топот. В соседних домах дрогнули стекла. И в ту же минуту на площадь хлынула конница.

Колонну вел командир полка Кудряшов, худощавый человек лет тридцати. За Кудряшовым ехали два сигналиста и чубатый боец, который вез полученное еще от Калинина на польском фронте красное знамя со сверкавшей на солнце звездой. Два ассистента с обнаженными шашками бок о бок сопровождали его. Блестя трубами, скакал хор трубачей. За ними в густых облаках пыли, сотрясая воздух мощным топотом, неслись эскадроны. Всадники были в летних шлемах с двумя козырьками, красных рейтузах и в гимнастерках с тремя поперечными синими клапанами на груди, или «разговорами», как их тогда называли. Над эскадроном мелькали на пиках красно-желтые язычки флюгеров. Полк замыкали тачанки, санитарные линейки и обозные фуры.

Бондаренко подвел Буденному вороную лошадь командира бригады. Буденный проверил, хорошо ли подогнано стремя, немного прибавил и, взявшись за луку, легко сел в седло.

С крыльца хорошо было видно, как Кудряшов, салютуя выхваченной из ножен шашкой, пустился в галоп навстречу Буденному.