Солнце над Бабатагом

— Нет, зачем. Как даст задом! Так он под самый потолок взлетел. В лазарете лежит.

— И поделом,— вмешался взводный Сачков, небольшого роста пожилой человек с большими рыжими усами и кривыми ногами.— Плохо смотрит за ней. А думаешь она не понимает? Очень даже хорошо понимает. С конем завсегда ласка нужна, ну и, конечно, твердый карахтер.

— Правильно, товарищ взводный,—подтвердил Барсуков.— Вот у меня случай был в девятнадцатом году. Я тогда совсем молодой был. Лет восемнадцати... И вот, как сейчас помню, посылают нас несколько человек из Тулы — мы там формировались — в город Скопин. В кондепо. Лошадей получать. Туда поездом, а обратно походным порядком. Приезжаем, а там самые монахи.

— Почему монахи?— спросил Латыпов.

— Тогда трудовая повинность была. «Кто не работает— тот не ест»,— пояснил Барсуков.— Вот их и приспособили к этому самому делу — за конями ходить. Ну, хорошо. Пошел я на конюшню, смотрю: жеребчик буланый. Сытый. Так и играет. Только я хотел его подседлать, а он вдыбки! Хвост распушил, зубы оскалил. Подходит тогда тот самый монах в солдатской шинели, борода рыжая, и говорит: «Отрок, если ты доедешь на нем до Тулы благополучно — то считай себя святым». «Почему?»— спрашиваю. «А потому, что он змей, а не жеребец! Иначе сказать, людоед, нечистая сила! Как ухватит зубами, как труханет! До смерти убьет! Было меня за зад ухватил, так я только успел из штанов выскочить. Сущий враг! Сатана!»

— Ну и как же ты?

— Да ничего. Обломал я его. Лаской взял. Так потом всю войну на нем ездил. И на Черном море побывал. А вот на махновском фронте убили его...

В открытую дверь потянуло крепким запахом нефти. Бойцы зашевелились и подняли головы.

— Баку!— сказал Ильвачев. Он поднялся, надел очки и подошел к двери. Бойцы столпились позади военкома. На багровом фоне неба вырисовывался черный лес нефтяных вышек. То тут, то там, как светильники, мерцали синеватые огоньки.

— Горит что-то,— сказал Барсуков.

— Это вечные огни, подземные газы,— пояснил Ильвачев,— Я где-то читал, что в древние времена здесь жили огнепоклонники. Вот они и поклонялись этим самым огням.

— Делать им больше было нечего,— заметил Кузьмич при общем молчании.

— Товарищ военком, далеко еще нам?—поинтересовался Латыпов.

— Далеко. Вот погрузимся на пароходы, переплывем Каспийское море и поездом до Бухары.

— А кони как же?

— И лошади пароходом.

Замедляя ход, поезд подходил к станции. Вдали, на холмах, показались утопавшие во мраке мягкие очертания города.

Командир полка Кудряшов стоял на Каменной пристани и, наблюдая за погрузкой, посматривал на маслянистое у берега спокойное море.

Рядом шипел паром серый борт парохода.

На пристани шла обычная суета. Во все стороны сновали матросы и грузчики с обнаженными, блестящими от загара плечами. Жужжащая лебедка, словно огромным скрюченным пальцем, подхватывала тюки, ящики и, описав кривую, опускала их в трюм парохода.

Тут же находился и военком полка Федин, неразговорчивый человек средних лет из донбасских шахтеров, Федин был старым буденновцем и самым старым в дивизии военкомом. Неразговорчив он стал с 1918 года, когда немцы расстреляли на его глазах мать и жену. Сам Федин каким-то чудом спасся от расстрела. Потом он вступил в Конную армию. Кудряшов очень уважал и любил своего комиссара, хотя тот довольно часто допекал его нравоучениями. Вот и сейчас комиссар недовольно гудел на Кудряшова за то, что тот разрешил двум командирам отлучиться в город, и теперь они запаздывали к погрузке.

— Ты, короче говоря, вечно так, Михаил, делаешь,— говорил Федин, нетерпеливо покашливая.— Ну зачем отпустил?

— Да, конечно, я виноват, Андрей Трофимович,— сказал Кудряшов.

— Вот ты всегда так — виноват, а что бы тебе раньше подумать? Ведь ты, короче говоря, полком командуешь, а не хозяйственной командой. Вот. Верно я говорю?

Чувствуя, что комиссар прав, Кудряшов хмуро молчал. Но его волновало сейчас не отсутствие отпущенных им командиров. «Куда им деться — придут»,—думал он. Кудряшов был озабочен сообщением капитана судна ; о том, что барометр падает, и он с тревогой следил за погрузкой. Комбриг Деларм ехал со вторым эшелоном, и теперь на Кудряшова и Федина ложилась вся ответственность за переправу полка.

14

Оставляя за собой длинную полосу дыма, пароход шел к Красноводску. Волны с тихим шипеньем бежали вдоль высоких бортов, соединяясь за кормой пенистой дорожкой. Тусклое солнце слабо просвечивало сквозь низко нависшие тучи.

Густая черная мгла постепенно затягивала весь горизонт. Временами из мрака доносился грохочущий шум, и тогда вместе с ветром по спокойной еще поверхности моря проносилась быстрая рябь.

Кузьмич и Климов сидели в уголке общей каюты, вели беседу о предстоящих делах. Остальные бойцы (тут был почти весь второй эскадрон), весело пересмеиваясь, обступили Латыпова, который заканчивал свой рассказ.

— Вот так, значит, ребята, я и лишился плаща.

— Ли, ну и ловок Латыпов — барана в плащ обрядил!— насмешливо сказал Барсуков.