Солнце над Бабатагом

— Вот вы всегда так, молодые люди... Зерно выдай. Я и то хотел поговорить с командиром полка, чтобы весь фураж раздать во вьюки... А вы, товарищи, предупредите бойцов,— продолжал Федин, оглядев фуражиров.— Скажите, чтобы кормили по норме. Смотрите, я проверю. В общем — под вашу ответственность.

— Будьте спокойны, товарищ комиссар,— сказал тонким голосом фуражир Пейпа.— Все будет в порядке.

Федин доверительно взял Осташова под руку и отвел его в сторону.

— Я хочу сказать тебе несколько слов,— заговорил комиссар, внимательно глядя в лицо Осташова своими светлыми глазами.— Короче говоря, ответь мне на вопрос: почему ты постоянно кричишь? Разве ты не умеешь спокойно говорить?

— Так, товарищ комиссар, вторую ночь не сплю. Ну, погорячился немного.

— Это не оправдание,— сказал Федин, нахмурившись—Так вот запомни,— продолжал он, машинально застегивая пуговицу на воротнике Осташова.— Крик в отношениях с подчиненными — это прежде всего невыдержанность. Да. А командир не может быть невыдержанным, Кричит тот, кто не уверен в себе. Ясно?

— Ясно, товарищ комиссар.

— А на переутомление сваливать не надо. Возьми в пример нашего командира бригады. Он работает гораздо больше тебя, а ты слышал, чтобы он хоть раз на кого-нибудь крикнул?.. Нет? Ну смотри, брат. В общем, возьми себя в руки. Иначе поссоримся. Вот.

Федин достал портсигар.

— Закуривай,— предложил он Осташову.

Квартирмейстер взял папиросу.

Федин тоже закурил, кивнул Осташову и пошел к костру, возле которого сидели бойцы.

.Лихарев, склонившись над развернутой картой, промерял спичкой дальнейший маршрут, До Юрчей и Регара, где должны были расположиться полки, оставалось около двухсот верст, но по трудности пути, как думал Лихарев, они стоили всех пятисот. На этом переходе бригаде предстоял крутой спуск в глубокую котловину. Но наиболее тяжелым участком дороги была Долина Смерти. Там предстояло пройти за один переход в сильную жару почти шестьдесят верст без воды.

«Так вот как мы поступим,— решил Лихарев.—Сделаем дневку в Байсуне и со свежими силами проскочим долину»,— Он бросил спичку и, услышав шаги, поднял голову.

— Товарищ комбриг, чай будете пить?— спросил Алеша.

Он нагнулся и поставил жестяной чайничек около бурки.

— Да. Только сначала приведи лошадь, что ночью взяли. Хочу посмотреть.

— Ты что?— спросил проснувшийся Бочкарев. Он приподнялся на локте и, вынув платок, вытер мокрое от пота лицо.— Смотри, как припекает,— проговорил он, убирая платок. — Ну, это еще пустяки. А вот спустимся с гор, так совсем жарко будет.

— Гляди, ведет,— показал Бочкарев.— Эх, ну и красавец конь!

Алеша подводил крупного золотистого жеребца, крепко держа его под уздцы. Рядом с ним шел Мухтар.

Жеребец высоко нес голову, гордо ступая тонкими упругими ногами. На его широкой груди катались клубки крепких мускулов.

Алеша подвел его и сильной рукой разом поставил перед Лихаревым. Жеребец с храпом раздувал розовые ноздри, косился на незнакомых людей, принюхивался и тревожно перебирал ногами.

— Еще не привык. Дух от нас другой,— заметил Алеша.— Ну и варнак! Уже один недоуздок порвал. Чисто беда!

— А ну, попробуй его рысью,— сказал Лихарев.

Алеша освободил повод, но жеребец с силой рванулся, взвился на дыбы и, хищно оскалив зубы и распушив хвост, заходил на задних ногах.

— Буцефал!—с восторгом сказал Бочкарев.

— Хорош, хорош,— приговаривал Лихарев.— Обрати внимание, какие копыта.

— А ноги? А щея?

— Зверь, а не конь,— подтвердил Лихарев.— Бойцы обычно зовут таких змеем. Посмотри, какая могучая грудь... Видимо, на нем ездил какой-нибудь курбаши... Ишь, что разделывает!

— Хорошая лошадь,— сказал Мухтар.

Лихарев обошел вокруг жеребца, который, высоко вскидывая переднюю ногу, рыл землю копытом.

— Попробуем определить его породу,— сказал Лихарев,— Это не карабаир, не иомуд и не ахалтекинец... По-моему, это чистокровный персидский аргамак. И по формам и по масти подходит. Да, несомненно, это персидская лошадь,— повторил Лихарев с твердой уверенностью.— Древние историки и поэты писали о ней так: «Быстрая, как олень, смелая и сильная, как лев, пылкая и выносливая лошадь солнечно-золотистой масти или цвета утренней зари...» Положим, я читал" в каком-то романе о вороных аргамаках,— заметил Лихарев, усмехнувшись,—ну ладно, пусть сие лежит на совести автора. Аргамаки бывают только золотистые...— Лихарев приблизился к жеребцу, нагнулся, поднял его переднюю ногу и осмотрел ковку.

— Ты себе его возьмешь?—спросил Бочкарев.

— Нет. Я своего рыжего ни на кого не променяю. У меня есть предложение.

— Ну?

—- Давай отдадим его самому старому в бригаде буденовцу. Кто у нас самый старый по службе?

Бочкарев, поморщив лоб, прикинул что-то в уме.

— Самый старый?—повторил он,—У нас есть ветеран, служивший еще в партизанском отряде Буденного.

— Кто?

— Командир второго эскадрона 61-го полка товарищ Ладыгин, Иван Ильич,—сказал Бочкарев.

— Вот и великолепно,— подхватил Лихарев.—У Ладыгина, кстати, английская лошадь, на которой ездить здесь все равно не придется.