Солнце над школой

Жалобы на Сашкином лице уже не было. Он говорил так, словно ему было приятно вспоминать о порке, и, обернувшись ко мне, процедил:

— Это ж его счастье, что у него отца нет… А то б знал, как стучать на своих!

И все посмотрели на меня, как на очень счастливого человека: у меня нет отца, который бы меня порол. Только Женя нагнул курчавую голову и, глядя в пол, глухо спросил:

— А что? Ты его действительно втягивал?

— Я? — очень натурально удивился Чеснык, но глаза у него почему-то забегали. — Я втягивал? Ты что, с ума сошел…

— Нет, ты скажи, скажи! — вдруг сердито перебила его девчонка с круглым, как луна, лицом. — Ты скажи, а не ругайся.

— Вы у него сами спросите, втягивал я его или нет. Буду я с таким возиться… — сказал Чеснык, но вдруг как будто вспомнил что-то очень важное и неприятное и, обращаясь к Женьке и Рудке, добавил: — Ведь шайка, выходит, — это вы…

— Эх ты… — протянул Рудик и косо взглянул на меня.

Женя, наоборот, покосился на Чесныка, но ничего ему не сказал и вдруг спросил у меня:

— Значит, ты все-таки был в милиции?

Ни отвечать, ни просто говорить я не мог, потому что понимал — все оборачивается против меня. Я только кивнул головой, ушел в класс, сел опять на парту и стал думать об одном: каким образом милиция могла узнать, что я имел дело с Чесныком? Ведь когда мы играли — нас никто не видел; а в милиции я о нем ничего не говорил: не мог же я выдавать товарища! Но и сам Сашка не мог рассказать о самом себе. Он не из таких. Откуда же милиция узнала о нем? И при чем здесь шайка? Ни о какой шайке никто нигде не говорил. Не мог же Сашка все это выдумать!

Передо мной была тайна.

Начался урок ботаники, а я все думал и думал о своем и, конечно, когда меня вызвали, отвечать не мог. Весь класс весело смеялся, когда ехидный Альфред Петрович сказал:

— У Олега Громова образовалась пара прекрасных двоек… Интересно, о чем он будет думать в следующий раз?

Что ж, если честно признаться, о двойках, которых за эту неделю нахватал больше, чем за всю четверть в старой школе, я не думал. Мне было не до отметок. Я понял, что такое «стукач». Это значит — доносчик. Вот за кого меня принимают!

Я даже задрожал от злости, повернулся к Чесныку и, глядя прямо в его противные, зеленоватые глаза, скачал:

— Так и запомни: я из тебя все равно котлету сделаю! Отбивную!

Он отвел глаза, но ответил спокойно:

— Видали мы таких…

— Вот тогда насмотришься! Кто на тебя стучал? Ну, кто?

— Сам знаешь! — уже не так уверенно, но все еще спокойно огрызнулся Сашка.

Говорили мы довольно громко, и ботаник, худой, со взъерошенными черными волосами, поправил на носу свои огромные очки и развел руками:

— Громов! Ты переходишь всякие границы! Это для тебя кончится очень плохо. Запомни!

— Ну и пусть! — почти крикнул я. — Другие эти границы перешли! И им — ничего!

Если бы Альфред Петрович сказал хотя бы одно слово, я, наверное, в эту же минуту стал бы бить Чесныка или начал бы кричать по-настоящему. Вообще натворил бы что-нибудь отчаянное. Но учитель посмотрел, посмотрел, опять поправил очки, молча развел руками и отвернулся.

Было тихо-тихо. Из-за классной двери донеслись звуки песни.

Мы кузнецы, и дух наш молод,Куем мы счастия ключи.Вздымайся выше,Наш тяжкий молот,В стальную грудь сильней стучи!Стучи! Стучи!

Это в зале шел урок пения.

Учитель опять покачал головой и как-то нерешительно сказал:

— Ну что ж… Давайте продолжим урок.

Никогда Альфред Петрович не казался мне таким длинным, худым и несуразным. Я ненавидел его, школу, Чесныка, ребят и все на свете и уже точно знал: я сбегу на этой же неделе. Поеду на Дальний Восток и буду там работать и учиться.

По дороге домой я все продумал и решил, что бежать нужно не на поезде — там требуется много денег, — а на пароходе. Из нашего порта корабли уходят в Египет, в Индию, в Китай, а оттуда плывут прямо на Дальний Восток. Поступлю юнгой на пароход, буду работать и доеду. Конечно, это самое правильное решение.

Иного выхода у меня не было.

Когда я понял это, то почувствовал — все уже отрезано: и школа, и дом, и старые и новые товарищи. Понятно, что с таким настроением в школу идти не стоило, все равно ни к чему. И я на следующий день не пошел в школу, а разобрал дома все свое хозяйство: когда уеду, пусть не говорят, что я неорганизованный и неаккуратный.

Глава 10. Новый знакомый дядя Миша

Утром туман пропал. На светло-голубом небе сияло уже низкое, но все еще жаркое солнце. Все было почти как летом. И все-таки что-то не так. Только присматриваясь к окружающему, можно было понять, что, пока стоял туман, в город прокралась осень.

Деревья стали пестрыми и очень красивыми — желтыми, зелеными и золотыми. Воздух был прохладный и чистый, как будто его пропустили через фильтровальную бумагу. И было тихо.