Солнце над школой

— Слышь, Аль, а может, правда… не того… жвачка-то…

— Ты, Нецветайло, ничего не понимаешь. Это так бабушка моя всегда делала. Понял?

— Чеснык тоже разбился? — слабым голосом спросил я.

Ребята сначала растерянно переглянулись, а потом расхохотались.

— Он на Шурку наткнулся! — весело сказала Луна. — Ну и немножечко покалечился…

Все засмеялись еще сильней, и даже девчонки подошли к нам. А Нецветайло покраснел и протянул:

— Ну ладно вам… Хватит…

— Хлопчики, милые вы мои… — жалобно сказал Иван Харитонович. — Не кажить не кому, шо тут зробилось. Уволять меня, а то ж стажу прерывка. А мне на пенсию скоро — прибавки лишусь.

Тут уж было не до наших бед. Перед нами был растерянный, очень взрослый, почти старый, симпатичный человек, который мог пострадать из-за нас. Но никто из ребят решительно не знал, что нужно делать, чтобы помочь Ивану Харитоновичу.

В кузницу вбежал хмурый Рудик.

— Дождались… Петренко с Марковым директора ведут. И еще кто-то с ними… Кажется, завуч.

Мы молча и растерянно переглянулись.

— Ну вот, радуйся теперь за своих дружков! — язвительно сказала Луна Рудке Шабалину, потом наклонилась ко мне и очень ласково спросила: — Ты можешь встать, Громов?

Я начал подниматься, но Петрова уже настойчивей спросила:

— Нет, не просто встать. А ты сможешь у наковальни стоять?

Ни я, ни ребята не поняли Альку. А она вдруг рассердилась:

— Что вы за непонятливые такие! Неужели мы Ивана Харитоновича выдадим? Нужно сейчас же стать к наковальням и работать, как будто ничего не случилось. И Громов пусть работает. Если его спросят, что с ним, он скажет, что на переменке играл в футбол и упал. А мы все подтвердим… Верно, девочки?

Все сразу стало на свое место. Я поднялся и, пошатываясь, подошел к наковальне. Алька стащила с меня свой галстук со жвачкой, быстренько вытерла лоб от зелени и скомандовала Шуре:

— Нецветайло, становись к мехам!

И огромный, неуклюжий, как медведь, ненавидящий девчонок Шурка покорно пошел к мехам, а Аля превратилась в моего подручного.

Когда в кузницу вошли Чеснык и Женька, директор школы Дмитрий Алексеевич и завуч Шушина — старенькая учительница математики, с острыми серыми глазами и тонкими, всегда поджатыми губами — мы уже стучали молотками. У меня болел лоб, пересохло во рту, но я все-таки оттягивал второй конец прута, чтобы сделать форменную кочергу.

Луна суетилась и все время спрашивала:

— Загинать ты сейчас будешь? Тебе оправку подать?

Когда она узнала, что для обжима будущей ручки требуется оправка, я просто удивляюсь. И что меня сразу поразило — это то, что она совершенно не обращала внимания на наше начальство.

Директор и завуч молчали. Зато не выдержал Марков и строго спросил:

— А почему Громов работает?

— А что же ему не работать? — вызывающе ответила Аля.

— Что тут у вас случилось?.. — несколько озабоченно, но миролюбиво протянул директор.

Высокий, широкоплечий, со строгим и в то же время добродушным лицом, он не казался ни страшным, ни сердитым. Его сильный голос сразу перекрыл кузнечный шум, и все, как по команде, прекратили работу. Юра Грабин подвинулся поближе к директору, быстро, едва заметно взглянул на ребят и невинно переспросил:

— У нас случилось?

Мальчишки нерешительно и настороженно загалдели:

— У нас ничего не случилось!

— Может, в другой группе?

Девчонки затараторили и запищали:

— Просто плохо, что так мало наковален! Делать нечего.

— Девочкам и здесь ничего не дают…

— Ой, как тут интересно!..

Но Шушина сразу раскусила наши уловки:

— Ну, довольно притворяться… Громов, покажись-ка.

Я вышел из-за наковальни и подошел к завучу. Ноги под коленками вздрагивали — должно быть, от слабости. Шушина придирчиво осмотрела мои уже перепачканные углем брюки, гимнастерку, лицо, а когда увидела лоб, то сразу отвернулась и мельком, снизу вверх, взглянула на директора. Дмитрий Алексеевич отвел взгляд, и лицо у него стало строгим, а меж мохнатых бровей залегли две глубокие складки.

Завуч торжествующе спросила:

— Что это у тебя на лбу?

— Шишка… наверное, — ответил я и потрогал все еще мокрый от жвачки лоб.

— Я вижу, что шишка. Но как и где ты ее получил? Вот в чем вопрос.

— Я… — Мне очень не хотелось врать, но рядом очутилась Алька, строго посмотрела на меня, и я покорно ответил: — Играл в футбол… на переменке… ну и вот… упал…

Иван Харитонович шумно вздохнул. Все молчали. Дмитрий Алексеевич покосился из-под мохнатых, сдвинутых у переносья бровей на инструктора и тихонько кашлянул.

Завуч сказала:

— Что-то я не помню… — в ее голосе прибавилось ехидства, — чтобы вы на переменке играли в футбол.

Ох уж эта завуч! Недаром она на каждой переменке торчит у окна учительской. Вероятно, все поняли, что мы попались. Но спасение пришло оттуда, откуда его никто не ожидал.

— Да ведь видно же, что он действительно носом землю пахал, — сказал директор и пожал широкими плечами. — Даже лоб у этого героя до сих пор зеленый.

Завуч внимательней посмотрела на мою шишку, и впервые на ее лице мелькнуло сомнение. Тут наши девчонки как с цепи сорвались. Они вдруг стали жаловаться на мальчишек:

— Ведь они же как сумасшедшие гоняют!

— Его из ворот прямо на руках вынесли!