Солнце над школой

— Ведь вы же фартучки собираетесь носить? А к фартучкам нужны и ленточки.

Девчонки начали хохотать и хлопать в ладоши: другого от них и ждать нечего. Оказывается, Сердюкова подслушала наш разговор и все разболтала.

Ну конечно, мы бросились лупить девчонок. Они подняли отчаянный визг, но почему-то почти не отбивались. Сильнее всех пищала Луна, которою я честно дубасил по спине.

Баловались мы всю перемену и еле успели усесться на места. Весь урок не могли без смеха смотреть на Юрку и на Сердюкову — они все время перебрасывались записочками. Перед самым концом урока их обоих выставили из класса. А когда началась перемена, появился Юрка. Он привязал к своему хохолку бантик, взял у Нади Сердюковой ее фартук и, подкатив длинные штанины форменных брюк, стал кривляться, показывая, как девчонки будут задаваться, когда и мальчишки наденут фартуки. Все, конечно, помирали со смеху, и девчонки стали колотить нас. А мы запищали так же, как пищали и они, но почему-то не давали им сдачи…

На последней переменке ко мне подошла Луна и, хитро посмеиваясь, предложила:

— Пойдем сегодня в мастерскую.

— А тебе там нечего делать…

— А вот и есть! Петр Семенович просил прийти. А вас?

Я нехотя протянул:

— И нас приглашал… Да я не знаю, как ребята…

— А ты без ребят сам решать не умеешь?

Я опешил, а Луна показала язык и убежала.

Очень хотелось назло Альке прийти в мастерскую одному, но это было бы не по-товарищески. Мы посоветовались и все-таки решили сразу же после уроков пойти в мастерскую.

— Знаешь, Олег, — сказал Юра, — давай нажмем как следует и расплатимся с Чесныком.

— А может, деньгами… — точно предчувствуя несчастье, не очень уверенно ответил я. — Пластинками неудобно…

— Чудак! Во-первых, деньги всегда могут пригодиться, а во-вторых, это ж отличная практика. Я не знаю, как вам, а мне нравится в мастерской. — Он помолчал и добавил: — И отец советует: «Работай! Я, говорит, со слесарей начинал и не вижу в этом ничего плохого». Мудрый папаша!

Мы пришли в мастерскую и попросили у Петра Семеновича разрешения немного поработать. Он с подозрительной усмешкой спросил:

— Кому это вы пластинки делаете?

— Малышам, Петр Семенович, — не сморгнул Юрка. — А главное, просто интересно поработать.

— Ну-ну!

Когда мы разделись и вошли в мастерскую, там уже оказались Чеснык и Рудик Шабалин. Они тоже трудились над пластинками. Но наша троица сделала вид, что эти мастера нам незнакомы.

В тот вечер, опять разделив работу по операциям, мы сделали уже по две пары пластинок и отдали их Чесныку. Теперь мы были с ним в расчете. Потом помогли Але и еще какой-то девочке из седьмого класса вычистить второй сверлильный станок и все вместе пошли домой.

Первый раз за долгое время низкие серые тучи разошлись, и в светлом небе повисла необыкновенно чистая и потому очень яркая, полная луна. Лужицы подернулись первыми, необычно ранними ледяными иголками и тонко позванивали под ногами. Дышалось необыкновенно легко, и все было так красиво, что мы еще долго не могли разойтись по домам, а всё бродили и бродили по освещенным улицам, болтали всякую чепуху, а когда устали — начали мечтать. Я сказал, что обязательно буду авиаконструктором. Юра собирался стать кораблестроителем. Шуру, оказывается, интересовала металлургия. И только одна Луна сказала, что после школы она будет просто работать.

— Почему? — удивился Юра. — А учиться?

— Видишь ли, Юра, — очень серьезно ответила Аля, — у нас нет отца, и маме будет трудно воспитывать троих. Я ведь самая старшая.

— Ну и что же, что нет отца? — удивился Юрка. — Вон у Олега тоже нет отца, а он собирается учиться.

— У Олега отца нет совсем по-другому… — помрачнела Аля, и, как мы ни старались узнать, в чем у нее дело, она упрямо молчала, а потом вдруг сказала: — Вообще, конечно, и я буду учиться. Но только, наверное, на вечернем. А днем работать.

— Вот чудачка! — вставил Шура. — А мы, думаешь, тоже обязательно сразу после школы пойдем в институты? Важно то, кем ты хочешь быть.

— Конечно! — воскликнул Юра. — Важно стремиться к чему-нибудь. А как этого добиться — потом будет ясно. Нам же еще почти пять лет учиться!

И мы задумались. Подумать только — пять лет! Но, признаться, я над этим думал очень недолго — жалел Алю. Видно, не сладко ей живется.

Да, жизнь гораздо сложнее, чем иногда кажется.

Понятно, что я ничего не сказал ей об этом, но, когда мы расстались, пожалел. Нужно было сказать ей, что у нее есть верный и надежный друг, который всегда, в самую трудную минуту, ей поможет. И пусть она не волнуется, а только учится… А я…

Я еще долго ходил по залитым луной улицам — странно тихим, светлым и как будто ненастоящим — и мечтал, мечтал…

Только на пороге своего дома я подумал, что мне наверняка достанется, и по привычке стал было придумывать причину для оправдания, но потом сказал сам себе: «А вот не буду врать! Скажу все, как было».

Мать сидела за столом с шитьем в руках и подозрительно спросила, где я был и хочу ли есть.

— Работал в мастерской, потом вчетвером просто бродили по улицам — очень хорошая погода и хотелось поговорить… А есть я очень хочу.