Солнце над школой

С неба сеял мелкий, уже совсем осенний дождь, под ногами хлюпала слякоть, и покупателей почти не было. Только старьевщики, нахохлившись под палатками и зонтами, сидели возле своего товара. Я побродил по базару и пошел в книжный магазин. Но учебники там не купили. Во-первых, они были грязные, а во-вторых, по этим предметам, оказывается, были выпущены новые.

Пришлось вернуться на толкучку. Но ни ботинки с коньками, ни волейбольная покрышка, ни тем более старый радиоконденсатор переменной мощности, который я выменял когда-то у соседа еще на старой квартире, ни другая мелочь никому не требовалась. Я бродил как потерянный, заглядывая в глаза каждому прохожему, но это не помогало.

Тогда я решил продать все сразу, оптом. Дадут, конечно, меньше, но все-таки хоть немного дадут. Как-никак, а ботинки с коньками — вещь дорогая. Мы с матерью уплатили за них почти сто рублей.

Первый же старьевщик дал мне три рубля за покрышку и рубль за конденсатор, а ботинки с коньками не взял.

— Может, они краденые, — проворчал он.

Второй повертел мой товар и сказал, что такую ржавчину никто не купит. Конечно, никель с коньков кое-где слез, и действительно на этих местах выступила ржавчина. Но все-таки коньки были еще совсем хорошие.

Мне опять не везло. Я уже решил было идти домой, как вдруг совсем сморщенный, попахивающий табаком и водкой старик взял мой товар, повертел, почмокал слюнявыми губами и сразу предложил:

— Четвертная…

Значит… значит, у меня могло быть почти тридцать рублей. Можно отдать матери сдачу и купить конопляного семени щеглу. Расплатиться с Сашей я все равно не смогу. Но что мне оставалось делать? И я кивнул головой. Старик вздохнул и полез в карман.

В это время меня спросили:

— Ты зачем продаешь коньки? А сам на чем будешь кататься?

Я оглянулся. Рядом стояла самая обыкновенная женщина в самом обыкновенном темном пальто и зеленом платке. Только глаза у нее были очень строгие.

— Они мне малы, — сказал я. — Вот и продаю.

Но она почему-то не поверила и протянула руку к старику:

— Нуте-ка, дайте сюда коньки!

— А чтой-то я буду отдавать? — возмутился было старик. — Ты кто такая, командовать тут?

— А я вам говорю: дайте сюда коньки, — очень спокойно сказала женщина.

Возле нас стали собираться люди. И вдруг чей-то знакомый, визгливый голос закричал:

— Нечего на него смотреть! Нужно в милицию вести!

Я оглянулся и обмер. Возле меня стояла толстая кондукторша.

Размахивая руками, она опять закричала:

— Они из меня всю душу вытрясли! Безбилетники! Хулиганы!

— Гражданка, успокойтесь! — поморщилась женщина в зеленом платке. — В данном случае дело не в мальчике.

— Это как же не в мальчике?! Я уж сколько за ним слежу. Ходит, торгует, как спекулянт. А где он взял? Ясно — краденое! То без билета ездит, а то ворованным торгует! В милицию его сдать нужно!

Тут начали кричать и другие, а я до того растерялся, что у меня даже в животе похолодело. Я хотел было бежать, но ноги как будто прилипли к месту.

Кондукторша схватила меня за плечо:

— Может, скажешь, не ездил без билета? Может, думаешь, я тебя забыла?

Женщина в зеленом платке спокойно отстранила ее рукой и сказала мне:

— Ну-ка, пойдем, поговорим…

Я даже о коньках забыл — так меня напугала кондукторша: за проезд без билета всегда берут штраф, а у меня и так с деньгами получился настоящий провал.

Но о коньках вспомнила женщина. Она все так же спокойно протянула руку к старику и повторила:

— Нуте-ка, дайте сюда коньки.

Старик выругался и отдал коньки.

Мы пошли по базарной площади. Впереди показалось белое здание нашей школы. Я, представив себе, что будет, когда в школе обо всем узнают, сразу решил: бежать? Черт с ними, с коньками! Семь бед — один ответ. Но женщина схватила меня за руку и сжала ее:

— Не-ет, не спеши! Раз решили поговорить — поговорим.

— Нечего с ним говорить! — закричала подоспевшая кондукторша. — Веди его в милицию, там разберемся!

Я рванулся изо всех сил, но из-за мясных рядов показался милиционер и направился к нам.

Кондукторша бросилась к милиционеру, требуя, чтобы меня забрали. Но женщина в зеленом платке улыбнулась, милиционер взял под козырек и сказал кондукторше:

— Гражданочка, вы не волнуйтесь. Все делается так, как надо.

Кондукторша стала кричать, что она всех выведет на чистую воду, что здесь все заодно. Я уж не знаю, что еще она там кричала, потому что мы действительно подошли к милиции. Бежать уже было поздно. Я вздохнул и переступил порог.

В детской комнате отделения милиции начался скучный разговор. Хорошо хоть то, что он проходил без свидетелей. Я врал самым беспощадным образом, потому что ни за что не хотел говорить своей фамилии, где учусь, где работает моя мать. Женщина посмотрела на меня острым, испытующим взглядом, и чем дольше она смотрела, тем яснее я понимал: я пропал. Никакого спасения нет, и теперь меня наверняка отправят в тюрьму или в колонию для малолетних преступников. Это было так страшно, что я опять стал врать и, чтобы мне поверили, плакать.