Солнце сияло

Он подошел, встал рядом, и я, вновь нажимая кнопку вызова лифта, слегка улыбнулся ему — что было невозможно не сделать при таком нашем подобии друг другу. Он мне не ответил. Спокойно смотрел на меня — не сквозь, а именно на, — и на лице у него не дрогнуло и мускула; он смотрел так, как если б я был абсолютно неодушевленным предметом.

Лифт, послушный приказу пальца, распахнул двери, и мы вошли внутрь. Причем пальто в очках, несмотря на то, что стоял дальше, попытался войти первым — словно я и в самом деле был неодушевленным предметом и ждать от меня какого-либо движения не приходилось. Рука его, потянувшаяся к кнопкам этажей вслед моей, когда я нажал нужную мне, отпрянула назад. Оказывается, мы ехали на один этаж. И не в одну ли квартиру?

Лифт остановился. Створки дверей разомкнулись. Пальто, как вошедший вторым, стоял ближе к дверям и сейчас вышел первым. Я дал ему удалиться, чтобы не тащиться хвостом, если мы и в самом деле прибыли в одно место, и покинул кабину только после того, как шаги его замерли.

Опустив портфель на пол и держа хризантемы перед грудью, будто солдат Кремлевского полка карабин в парадном артикуле, пальто жал кнопку звонка у двери, за которой, единственной из трех на лестничной площадке, мне довелось бывать прежде.

— И вы, значит, сюда же? — сказал я, подходя к нему.

Он повернул ко мне голову. В глазах его выразилось враждебное недоумение.

— Я сюда, — проговорил он. С отчетливым ударением на «я». А куда вы, меня не интересует, прозвучало в его словах.

Хорош, однако, был тип, с которым мне предстояло встречать Новый год.

На дверях, открываясь, защелкали язычки щеколд. Пальто наклонился и поднял портфель. Теперь лицо его выразило вдохновение, подходящее служащему Кремлевского полка при прохождении мимо строя президента страны.

К моему удовлетворению, дверь открыла Ира. И, едва взглянув на кремлевского бойца, бросилась мимо него ко мне:

— Ой, какие розы!

Мне пришлось поднять букет вверх, как тогда у лифта, оберегая его от хищных рук вывалившихся из кабины женщин.

— Не одной тебе! Зови женщину, старшую в этом доме. Заодно и представишь.

— Да, и Ларису тоже позовите, — подал голос пальто, указывая подбородком на свои хризантемы.

Ларисой звали Ирину сестру, теперь ее имя было мне известно.

— Ой, будут, будут сейчас все, — пропела Ира, исчезая в глубине квартиры, а мы с пальто один за другим переступили порог, закрыли за собой дверь, после чего на нас выкатилась женская лавина и погребла под собой: такой вокруг поднялся шум и гвалт, столько раздавалось восклицаний, ахов, охов в адрес роз и хризантем.

Впрочем, несмотря на сумбур вместо музыки, я сумел уловить, что мать зовут Изольдой Оттовной (ага, немецкие корни, отметил я для себя), что она явно немолода, ощутимо старше моей матери, то есть родила своих дочерей уже в возрасте, хотя весьма ухожена и свежа, и что Лариса избегает смотреть на меня, но со своим типом при этом странно чопорна и натянута. В том черно-белом мужском рое, который выставлял нас со Стасом из этого дома, его точно не было.

Глава дома объявился в прихожей подобно исполинскому валуну, запоздало снесенному общим сотрясением с вершины горы и догнавшему лавину, чтобы придать ее движению дополнительную силу и мощь.

— И сразу оба. Вместе. Это как это? А у меня сведения — даже не знакомы друг с другом! — густо говорил он, приближаясь к нам.

В нем и в самом деле было нечто от политого дождями, обжаренного солнцем, обкатанного льдами высокогорного глетчера тысячелетнего гранитного валуна: крупная круглая голова, схваченная крепким, соль с перцем, коротким ежиком, массивные покато-широкие плечи, широкая, с поднятой диафрагмой, грудь и широкий, но соразмерный общим его габаритам живот, искусно спрятанный под туго обтягивающей шелково-бархатистой, вишневого цвета жилеткой. Глаза его смотрели будто бы с живостью, но это были суровые, тяжелые глаза бездушного камня. Фамусов — тотчас назвался он у меня. Что за комиссия, создатель, быть взрослых дочерей отцом… Хотя, естественно, я прекрасно знал его настоящее имя.

— А мы, Ярослав Витальич, договорились, — сказал я.

— Как это договорились, когда не знакомы? — удивился он.

— Как не знакомы? — ответно удивился я. — Только что в лифте познакомились.

— Так! Понятно, — кивнул Фамусов. — Вы, судя по всему, Александр?

— Я — Александр, — снова поклонился я, непонятно для него делая ударение на «я» — отвечая так этому типу в пальто с хризантемами.

— А я — Арнольд, — поторопился вслед мне поклониться тип — с удивившим меня подобострастием. Все же до этого со мной он был сам арктический холод. — Везунов, — добавил тип через некоторую паузу.

Я внутри всхохотнул. «Арнольд» в сочетании со столь говорящей фамилией — кто бы удержался от смеха.

— Ярослав Витальевич! — извлек я из кармана свое «Амаретто». — Если не для употребления, то хотя бы для созерцания.

— Нет, почему, — отозвался Фамусов, вполне благожелательно принимая у меня бутылку. — И для употребления, отчего же.