Однажды в клубе «У Лис'са», ныне уже не существующем, а тогда необычайно модном, хотя и непонятно почему, сарай и сарай, я столкнулся с Ларисой, Ириной сестрой. Она была с этим своим женихом, Арнольдом, который, впрочем, стал, может быть, уже и мужем, и она ему наконец давала. У нее был вид кошки, сцапавшей воробья и благополучно его слопавшей, у него — орла, воспарившего на такую высоту, которой дано достичь лишь редким избранным. Я увидел их еще издали; они шли под руку по проходу между столиками, еще десять-двенадцать шагов — и мы бы сошлись. Но у меня не имелось никакого желания сходиться с ними нос к носу. Я развернулся спиной и, превратившись в соляной столб, стоял так, пока они не прошествовали мимо. Не знаю, понял ли Арнольд, что это был я. А Лариса-то меня узнала — потому что, миновав соляной столб, обернулась и попыталась встретиться со мной взглядом. Но соляной столб сделал вид, что слеп. Ожил, вновь развернулся на сто восемьдесят градусов и с места в карьер продолжил путь, которым шел до того, как увидеть их.
В тот год я узнал о себе много нового и любопытного — чего в себе и не подозревал и над чем не задумывался. Так, например, обнаружилось, мне противопоказаны проститутки. Однажды я позвал отправиться со мной в клуб Борю Сороку, он удивился моему предложению: «А на кой?» — и, получив ответ, расхохотался:
— У тебя что, избыток доходов? Проститутка дешевле! Купил по таксе — и все траты.
Проститутки приезжали к нему прямо сюда, в Стакан. Он заказывал им пропуск, они гордо пересекали линию милицейского кордона и поднимались на лифте в указанную комнату.
— Они млеют и тают, им как лестно, знаешь? — все похохатывая, продолжал просвещать меня Боря. — Им кажется, их по телевизору показывают, не меньше.
Впрочем, кроме дешевизны, у Бори были и другие причины предпочитать проституток — идейные, выделил он это слово голосом, вновь всхохотнув.
— Проститутка — это чистый кайф. Золото высшей пробы. Никакая блядь с ней не сравнится. Не в том дело, что они так искусны. Ты ее купил — вот в чем кайф. Не колышет тебя, чего она хочет, чего не хочет, какие у нее проблемы. Пользуешь ее — и все дело. Использовал — исчезни, как не было.
Мы разговаривали с ним, сидя на коричневом бегемоте кожаного дивана в переговорной комнате их офиса, он, как всегда, курил неподдельный «Филип Моррис», в паузы между хохотками на лицо ему то и дело выскальзывала его беглая тонкая улыбка, и в том, как покачивалась его нога в пятисотдолларовой туфле, заброшенная на колено другой, чувствовалось особое удовольствие, что доставлял ему наш разговор.
— Я, знаешь, беру пример с Чехова, — проговорил Боря. — Чехов большой мастак по проституткам был. Нигде никакого борделя не пропускал. В какой город приехал — тут же в богоугодное заведение. Это все чеховеды знают. Только не пишут об этом.
— Если они не пишут, откуда ты знаешь?
— Оттуда и знаю. Я ведь дипломированный филолог. И диплом у меня по Чехову был. И в аспирантуре тема диссертации — тоже по Чехову.
— А ты что, в аспирантуре учился? — Чему бы я удивился меньше, так тому, что Боря Сорока — агент какой-нибудь Интеллиджент сервис или тайный хранитель денег почившей в бозе КПСС: до того его лощеный вид не вязался с образом ученого мужа.
— Представь себе, в аспирантуре, — с удовольствием качнул ногой Боря. Единственный путь был при советской власти порядочному человеку как-то устроиться: защитить кандидатскую. На фиг теперь нужно. Видали мы эту филологию в гробу. Вместе с Чеховым, — добавил он. Однако не всхохотнув, а скользнув улыбкой.
Спустя два дня после этого разговора мы снова давили с Борей тот же диван, в кресле с другой стороны журнального стола, разметав по огромным подлокотникам руки, утопал Борин компаньон, совладелец фирмы; во всем офисе, кроме нас, никого не осталось, а мы сидели тут, ожидая заказанных проституток. На столике между нами стояла нераскупоренная бутылка вина, початая бутылка армянского коньяка, чашки на блюдцах, жестяная банка растворимого кофе, сахарница, блюдо с фруктами.
Разговор крутился вокруг моей личности.
— Боевое крещение, ага? — подмигивая мне, говорил Борин компаньон здоровенный, как оглобля, мужик, полная противоположность Боре, — ведавший у них в фирме вопросами, что требовали силового решения.
— Николай Ростов отправляется на первое дело с французами узурпатора Буонапартишки, — подхватывал Боря, демонстрируя свою филологическую подкованность.
— Ну и чего, как он сходил на это дело? — спрашивал компаньон.
— Плохо он сходил, — отвечал я. — Упал с лошади и вывихнул руку.
— Однако ж за то был произведен в офицерское звание! — значительно поднимал палец Боря.
— Пора, пора получать офицерское звание, — раскалывалась двусмысленной ухмылкой оглобля компаньона.
Я и готов был к его получению.