Солнце заходит...

Далее в статье говорилось, что принцесса не оправдала надежд, возлагавшихся на нее «благодетелями». По возвращении на Сулу она выбросила за борт все американское, одевалась как восточная принцесса, жевала бетель и вышла замуж за храброго принца моро, который никогда не учился в школе.

Восстание, конечно, было подавлено, а принца и принцессу схватили и посадили в тюрьму. Вскоре, правда, их выпустили.

Я почти уверен, что именно воспоминание о темнокожей принцессе сыграло решающую роль и побудило меня принять предложение советника поехать на Филиппины. Он написал ректору Манильского университета, который оказался моим однокашником по университету имени Джона Хопкинса. Ответ, полученный по телеграфу, был благоприятным. Мне предлагали контракт на два года на должность профессора с высшей ставкой и обязывались оплатить билет на самолет до Манилы.

Я должен был отправиться в путь немедленно, поскольку каникулы на Филиппинах, длящиеся с апреля по июнь, подходили к концу.

Я быстро получил паспорт и визу, а также билет на самолет, летевший через Вашингтон, Сан-Франциско, Гонолулу, Мидуэй, Гуам и Манилу. Хотя мне пришлось облететь половину земного шара, я не видел ничего, кроме голубого неба, сливавшегося с безграничным океаном.

«КРАСНЫЙ ДОМ»

В аэропорту меня встретил филиппинский коллега. Он тоже учился в университете штата Иллинойс и получил там докторскую степень. Хотя мы с ним не виделись тридцать лет, немалый срок для человека, но сразу узнали друг друга. Благодаря ему я почувствовал себя менее одиноким и заброшенным в этом новом и чужом для меня краю. Я спросил его о том, что мне сразу бросилось в глаза:

— Послушай, разве на Филиппинах при встрече не целуются?

— Что это тебе пришло в голову задать такой странный вопрос?

— В каждом аэропорту, на каждой самой маленькой станции и пристани, где мне приходилось бывать, родители и дети, жены и мужья, не говоря уже о влюбленных, целуются и обнимаются при встрече и расставании. Здесь ничего подобного я не вижу.

— Мы сдерживаем проявление своих чувств на людях.

— Но дома-то ты целуешь свою жену?

У моего уважаемого коллеги был такой вид, будто я оказал что-то чрезвычайно дерзкое. Затем нас окружили местные корреспонденты и фоторепортеры:

— Какое ваше мнение о Филиппинах, господин Эллингер?

— Самое наилучшее. Тридцать лет я мечтал и надеялся попасть сюда.

— Это очень лестно слышать. Вы, значит, были в какой-то степени знакомы с нашей страной?

— Да, и я слышал о ней только хорошее.

Во время боев за освобождение Манилы этот прекрасный город, некогда построенный в испанском стиле, был совершенно разрушен, пострадал и местный университет. Так как всем известно, что строить дольше, чем разрушать, американцы после окончательной победы предоставили в распоряжение университета, который негде было разместить, свой временный военный лагерь. Он находился в пятнадцати километрах от города, в безлесной пустынной местности Дилиман.

Настроение у меня, естественно, упало, когда мы тронулись в облаках пыли по дороге, напоминавшей в это засушливое время караванный путь в Лхасу. Честно говоря, в тот момент мои романтические представления о рае на Филиппинах сильно пошатнулись.

Неподалеку от места нашего назначения дорожный знак и шлагбаум заставили шофера сбавить скорость настолько, что мы двигались черепашьим шагом, пока проезжали мимо караульного поста перед филиппинскими полицейскими казармами, расположенными у самой дороги. Через минуту нам пришлось остановиться около контрольного поста перед въездом в университет. Когда я заметил, что, по моим расчетам, война здесь закончилась уже несколько лет назад, мой коллега попытался разъяснить мне необходимость этих мер предосторожности.

Дело в том, что значительная часть филиппинских освободительных отрядов хуков[4] после изгнания японцев вела борьбу против правительства. Большое количество хуков скрывалось недалеко от университета в покрытых лесом горах, и я не должен пугаться, если ночью раздадутся выстрелы.

Конечно, я слышал выстрелы, но ко всему привыкаешь.

До тех пор пока мне не предоставили квартиру, я вынужден был поселиться в комнате для гостей при консерватории, здание которой когда-то служило клубом унтер-офицерам. Там в салоне находилось лишь одно пианино. Двери всех комнат — одну из них приготовили для меня — выходили на открытую веранду. Железной койки, стула из деревянных реек и стола было недостаточно для комфорта, но меня выручило чувство юмора. Одним словом, я снова оказался в обстановке солдатской казармы.

На веранде я увидел весьма своеобразного пожилого господина в японском кимоно и деревянных башмаках на босу ногу. Он сидел в качалке, уткнувшись в книгу. Это был известный немецкий филолог, доктор Кремп. Он недавно приехал из Японии, где двадцать лет преподавал в одном из университетов и где, как он выразился, навсегда оставил свое сердце. Теперь доктор Кремп работал в Филиппинском университете.