Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Экспедиция оставила стоянку и направилась дальше, наискось пересекая каменистый спуск.

В моренах[32] по склону цвела кошкара. Место, где ещё не так давно лежал снежник[33], было отмечено тёмным углублением. Подтаяв, снежник начал сползать и оставил после себя широкую террасу, окаймлённую высокими грядками изрытой земли, а на его лежанке теперь выросли неуклюжие большие бутоны. Цветки кошкары были светло-жёлтые, почти палевые — пять мятых парусиновых лепестков. Из сердцевины бутона тянулись извитые щупальца, похожие на молодые ростки папоротника. Основанием кошкаре были плотные, щербатые листья.

— Красивые, — улыбнулась мама. — Нам ещё повезло.

— В чём? — не понял Артём.

— В Тунке кошкары давно отцвели, а тут только начали. Сейчас у них запоздалая весна.

— Это как?

— Пока лежал снежник, для них продолжалась зима. В горах всё цветёт невпопад.

Артём кивнул, в очередной раз признав, до чего интересны бывают мамины замечания. Она как биолог многое знала о природе, и даже простой поход с ней, без всех этих перестрелок, мог быть увлекательным. Юноша надеялся, что потом, когда всё закончится, мама согласится пройти с ним по берегу Байкала или даже сбегать до Чёртова озера на Хамар-Дабане.

Экспедиция быстро спустилась в речную долину, но к берегу, отгороженному ольховым стлаником, пробираться не стали. Артём обрадовался этому — хорошо помнил, как в погоне за Солонго застрял в ольховнике. Взглянув на девушку, решил рассказать о своей не самой удачной вылазке по её следам. Видя, как Сол улыбается, старался придать своим действиям как можно больше неуклюжести и отчаяния. Закончил тем, что вверх тормашками застрял в густом сплетении ольховых верхушек, долго не мог высвободиться, потом выскользнул из штанов и ещё долго прыгал, чтобы отцепить их от проклятых веток — не хотел возвращаться в лагерь без Сол, без примет и ещё без термобелья.

— Врёшь ты всё, — девушка беззвучно смеялась.

— Это почему? — обиделся Артём.

— Потому что я тебя видела, — Сол перестала смеяться. — И ты не висел вверх тормашками. Ты рвался вперёд. Не умел, не знал, как ходить, но шёл. Это хорошо.

Юноша растерялся. Не понимал, отчего больше краснеет — от того, что разоблачены его глупые фантазии, или от того, что Солонго его похвалила.

— А ты всегда за мной следишь?

— Всегда.

— Это шутка, надеюсь?

— Надейся.

— Ну тебя… — нахмурился Артём.

Девушка рассмеялась. Толкнула юношу в бок и тут же отскочила лёгким тихим прыжком.

— Эй! — Артёму не понравилось, что его выставляют большим и неуклюжим. Кинулся за Солонго, надеясь поймать её и наказать ответным тычком. В школе он был одним из лучших бегунов. На областных соревнованиях пришёл восемнадцатым из шестидесяти — хороший результат. Но здесь он не пробежал и десяти метров, а юная монголка уже была далеко.

— Да… — юноша с завистью смотрел на то, как она ловко двигается.

— Эй! Не отвлекайся, — окрикнул его папа.

Идти было неудобно. Всё чаще попадались заросли тальника. В колтунах травы начался кочкарник. Между кочек стыли мелкие оконца воды. Не хотелось опять мочить ботинки, приходилось внимательно следить за каждым шагом.

Дважды экспедиция выходила к бочагам[34] мутной зеленоватой воды. Слышались кряхтящие отрыжки лягушек. Джамбул опасался, что в низине начнётся карёк[35], поэтому чуть повернул в сторону подъёма, надеялся обойти болотистые места, при этом не поднимаясь слишком высоко.

Вскоре бочаги и лужи пропали.

Шли по сухому кочкарнику, перемежавшемуся ровными глиняными площадками и полянами, по которым стелилась брусника — из-под овальных листиков выглядывали бледные твёрдые ягодки.

Кочки утомляли. Между ними прятались небольшие углубления. Артём не знал, как тут идти: ставить ноги на кочку или наступать в углубление — в любом случае было неудобно, ступня постоянно изгибалась то в одну, то в другую сторону и быстро утомлялась.

Профессор Тюрин и Марина Викторовна опять отстали. Теперь их подгонял Джамбул, а Солонго шагала впереди всех — Артём старался догнать её, несмотря на боль в ногах.

Путь пошёл на подъём, и кочкарник сменился степью. Под ногами теперь была ровная земля, идти по которой казалось наслаждением. В зелёном разнотравье лежали редкие глыбы осыпавшихся камней. Всё чаще попадались красные и фиолетовые бутоны. Среди осоки и колосняка особенно много было нителистника. Его жёлтые бусинки, стянутые в букет по пять-шесть бусинок на каждом цветке, были заметны даже издалека. Артём подумал, что нарисовать такое растение можно брызгами — окропить серо-зелёную поляну каплями жёлтой краски, разлетающейся с расчёски, как их учили в младших классах. Цветы нителистника были мягкие, а листья торчали неуклюжими палочками, будто их сюда пересадили с кипариса.

— Что будем делать с золотом? — спросил Тюрин, поравнявшись с Сергеем Николаевичем.

— Как что? Делить!

— Это да… А как?

— Что как?

— Как делить? — Профессор рукавом протирал запотевшие очки. — На три части?

— Какие три части? — удивился Сергей Николаевич.

— Ну, по одной на каждую семью. Одна часть — вам. Другая — нашим монголам.

— А третья — тебе?

— Ну да.