— Разворачиваешь из фольги мясо, — рассказывала Марина Викторовна. — Там, конечно, натекло соуса. Нужно слить его на картошку. Перекладываешь мясо на доску. Облизываешь испачканные в жиру пальцы. Удерживаешь мясо вилкой и режешь на кусочки — сантиметра три толщиной. Нож задевает чеснок, выдёргивает его из мяса — остаётся ямка. Отрезанный кусок падает на доску. Перекладываешь его на тарелку. Не забываешь доложить пропечённый чеснок. Не торопишься. Нужно ещё добавить картошку и горошек.
— Не надо, Марин, перестань, — поморщился Сергей Николаевич, едва успевавший сглатывать слюну. — Какая картошка, какой чеснок? Ты не понимаешь, что мы тут застряли?
— Просто хотела поднять настроение…
Несколько часов лазали по округе, но ничего не нашли. В стороне шумел небольшой водопад. За сопкой было ещё три крохотных озера, соединённых узкими протоками. На востоке, в проходе между гольцами, просматривалась окоёмная зелёная долина. Там горные гряды заканчивались, переходя в таёжное нагорье. Сергей Николаевич жалел, что у него теперь не было ни карт, ни навигатора, которые могли подсказать, в какую часть Саян занесло экспедицию. Тюрин признавал, что знакомых вершин поблизости не видел.
— Что делаешь? — Солонго ловко и бесшумно спрыгнула с валуна на землю, к тому месту, где отдыхал Артём.
Юноша вздрогнул. Он был уверен, что пошёл в этом направлении один. Не увидел ничего интересного, а прежде чем идти назад, к озеру Корчагина, решил отдохнуть возле каменистого спуска. Достал бумажного утаргалжина — того, что он сорвал в дедушкином кабинете. Птица-оригами вся измялась, успела промокнуть, затем высохнуть и снова промокнуть несколько раз.
— Думаю.
— О чём? — Солонго села рядом — так, что Артём почувствовал её тепло.
— О Ринчиме. О Баире.
— Жалко их.
— Да. Вспоминаю песню, которую пел Баир… Дедушка был прав, нет ничего хуже смерти. Хотя, если следовать его логике, смерти не существует. Есть только жизнь и отсутствие жизни. Мы не умираем, мы перестаём жить. Хотя это, наверное, одно и то же.
— Нет, — Солонго качнула головой, — не одно и то же. — Помолчав, добавила: — А в смерти самое страшное — заблудиться. Если ты умираешь в страхе, то не видишь пути, который перед тобой открывается. Ведь это и не смерть вовсе, а рождение, только настоящее, вечное. Если найдёшь путь, он уведёт тебя в самую глубь ночи, и ты станешь звездой. И будешь светить своим потомкам. Будешь сиять, даже когда последний из людей покинет эти леса и когда сами леса умрут и умрёт последнее живое существо. А в твоём свете будет жить память о тех, кого ты любил. Главное — побороть страх.
— Это тебе папа сказал?
— Да. Когда боишься или злишься, ничего не видишь. Даже яркого пути к звёздам. Умирать нужно свободным. Иначе останешься на земле злым напуганным духом.
Артём вздохнул. Несколько минут молчали, потом Солонго спросила:
— Что это?
— Это? Утаргалжин. Птица одиноких странников. Слышала о такой?
— Нет.
— Мне дедушка рассказывал. Утаргалжин помогает заблудшим путникам. Выводит из самой страшной чащобы, а на прощание оставляет подарок. Ты можешь сам выбрать: перо или клюв. Перо лучше любого оберега. Пока держишь его при себе, утаргалжин следит за тобой и появляется в минуту самого тёмного отчаяния, когда совсем не видно дороги, по которой нужно идти. Не даёт одиночеству съесть тебя. А клюв приносит благополучие в дом. «У тебя всегда будет жирная сметана, свежее молоко и твой скот не будет знать болезней», — Артём процитировал дедушку и усмехнулся. — Странный выбор, правда?
— В твоём амулете — перо утаргалжина?
Юноша кивнул. Обхватил амулет рукой, будто боялся, что Сол его украдёт.
— Тебе дедушка подарил?
— Да. Поэтому и пропал. Если б оставил себе перо, то утаргалжин помог бы ему.
— Не вини себя.
— Почему?
— Там, где оказался твой дедушка, ничто и никто не поможет. Даже сильнейшие духи. Даже утаргалжин не выведет его. Там вечный мрак и вечное одиночество. Там заканчивается всё, что когда-либо начиналось. — Сол говорила это с явным волнением.
— Что это значит? — вскочил Артём. — Ты что-то знаешь?
Девушка неспешно встала.
— Ты знаешь, что случилось с дедушкой?
Солонго опустила взгляд. Сидела возле Артёма — слабая, беззащитная.
— Говори же! — юноша схватил её за плечо.
— Никто не должен туда ходить. Никогда!
— О чём ты?! — Артём дёрнул её за руку, но Солонго вывернулась. Отскочила на несколько шагов и бросилась вниз, по камням.
— Сол! — юноша подбежал к обрыву, но уже не увидел её. Только пыль ещё держалась над осыпью, где она пронеслась. Солонго укрылась в березняке.
Артём отругал себя за порывистость, за то, что сделал девушке больно. Решил обязательно переговорить с ней в лагере, но, вернувшись к озеру, узнал, что Солонго с отцом ушли на разведку.
— Джамбул поставил силки, — объяснила мама. — Показал их Серёже, а сам ушёл. Взял ружьё, значит, будет охотиться. Сказал, что нужно хорошенько осмотреться, понять, куда идти дальше.
— Если Корчагин скрыл последнюю примету, — добавил Сергей Николаевич, — значит, мы сами найдём её.
— То есть Джамбул найдёт, — поправила его Марина Викторовна.