Соловьи

А на большом столе, подаренном ему Христофором Аджемычем, с радостью заметившим в нем кое-какие перемены, он разложил накупленные в Москве книги. На самом видном месте, рядом с толстой, не начатой еще тетрадью, положил он том учебника Виленского «Почвоведение». Сбоку от него и так, чтобы во всем чувствовалась симметрия, стопкой расположил он том Маевского «Флора средней полосы европейской части СССР», на него положил книгу «Лекарственные растения СССР», покрыл все это книгой «Агролесомелиорация», и стопка книг получилась красивой и влекущей к себе. А с правой стороны положил он тот самый том сочинений Тимирязева, который подарил ему когда-то Боневоленский, и эта книга очень украсила правую сторону его большого, хоть и без ящиков, но письменного все же стола, и такого, какие когда-то могли быть в личном пользовании конторщиков, делопроизводителей и имевших дело с письмом мещан.

Книгу Боневоленского Головачев прихватил с собою из дома отца, когда был в Обояни на коротком гостеванье после всех фронтовых дел, и книга эта лежала у него в чемодане нераскрываемой с того самого года, когда он, как второкурсник, навещал своих летом. Положил он ее на видном месте для того, чтобы напоминала эта книга ему юные годы и уход на учение в Москву. А этот свой уход он рассматривал уже как событие историческое, подобное тому, ну как, что ли, уход из Денисовки на учение в столицу Михаила Васильича Ломоносова. Из этого наивного сравнения своего ухода и юного Ломоносова на учение в Москву не надо, конечно, делать вывод, что Головачев чем-то в самом себе был наивен. Наоборот, не по наивности думал Павел Матвеич о себе так, а по тщеславию, избежать которого не мог. Он когда и книгу-то с дарственной надписью Боневоленского положил на самом видном месте, на стол, прежде всего подумал о том, чтобы пригласить к себе в гости Повидлова, угостить его рюмочкой, а потом сказать: «Вот как разошлись мечты с делом, но было время — и мы Тимирязева изучали».

И скоро, устроив все свои домашние дела и даже заказав себе костюм в местной мастерской из темно-синего русского бостона, довоенной выработки, который пролежал у него не мало лет в старом, но крепком и повидавшем виды чемодане, он нисколько не был удивлен прямым согласием на свою просьбу, когда появился вначале у Андрея Андреича «позондировать почву», а вслед за этим и у Звонцова.

Оба эти посещения указали ему сразу на то, что в его районной жизни после «Федькина дела» произошло что-то важное, потому что и Сазонов и Звонцов, называвшие его раньше товарищем Головачевым, вдруг назвали сразу оба Павлом Матвеичем. И не только они, а даже и Пармен Парменыч, что все готовил свои дела к сдаче по описи, и Сараев, и Борис Аристархович Пиктаклев, и даже Агей Агеич, председатель колхоза «Москва», фамилии которого он не помнил, — все стали величать Павлом Матвеичем. «Ага, сразу признали! — самодовольно улыбался Головачев. — Сразу берут в свою семью! Павел Матвеич?! А то Головачев да Головачев!»

Он сразу убедил и Андрея Андреича Сазонова, и тот одобрительно отнесся к его идее закончить образование путем заочным.

— Все доступно, все доступно, — сказал ему Андрей Андреич. — Переговорите со Звонцовым и начинайте.

— Все доступно, все доступно, — услышал Головачев в ответ и от Звонцова, когда сообщил ему о своем намерении и когда пришел к нему в контору специально по этому делу. — Переговорите с Модестом Петровичем и начинайте.

— Все возможно, все возможно, — услышал он и тогда, когда заговорил о своем решении и с Модестом Петровичем Обреимовым. — И даже совсем все не сложно, — заявил старик. — Данные об отзывчивости ржи и озимой пшеницы у нас есть за несколько лет. Сможете подтвердить ими свои выводы. Сорок гектаров под рожь мы засеяли гречихой на удобрение. Вот ими-то вы и можете воспользоваться. Рапс вам не нужен — значит, побоку его. А вот под озимую пшеничку тридцать гектаров засеяли мы горохом пелюшкой, ими и воспользуетесь для темы отзывчивости озимой пшенички на сидеральные. Сеем мы безостую, местную, районированную. Сеять, пахать — ведь вам не обязательно? Посеем, обмолотим, сумеем сравнить с колхозными данными или нашими, когда культуры сеются не по сидеральным полям. Почвенный анализ тоже есть со всех полей. Так что начинайте, — говорил Обреимов весело и непринужденно, словно всю жизнь и делал такие одолжения всем.

— А вот со льном, со льном-то как? — спросил Головачев.