Соловьи

Аню он любил как дочь. Сам он был бездетен, знал, что ее недолюбливает жена, и поэтому, а особенно, как утонул брат ее Петро Гайворонский, взял все заботы о ее будущем на себя. Лет пять назад, когда у Ани умерла мать и она осталась с престарелым отцом, Остапом Тарасычем Гайворонским, преподавателем физики и математики в одной из городских школ облцентра, он перевез в лесничество инструмент Ани и всегда требовал, чтобы на лето она приезжала к нему «отшлифовываться».

Эльвиру Головачеву Аня знала как одну из работниц культурного отдела обкома профсоюза металлистов, не раз посещавшую музыкальную областную школу. К тому же отличный Дворец культуры металлистов города посещала Аня, участвуя в концертах, а раза два была в его огромном зале как гостья. Как ни велик их областной город, все же Аня скоро узнала, что у Эльвиры есть муж, работник обкома, которого вместе с Эльвирой встретила раз на концерте во Дворце, а еще несколько раз просто на главной улице города, на вечерней прогулке, когда они сошлись у киоска, пили газированную воду и Эльвира угостила ее мороженым, сказав Головачеву:

— Знакомься. Аня Гайворонская. Молодая пианистка, студентка нашей музыкальной школы.

Головачев тогда поклонился молча, стал есть мороженое, а Эльвира спросила:

— Новенькие есть в этом году? Есть. Ах, много, как много у нас всюду талантов!

Особенно Ане запомнились две встречи с ней в стенах училища, когда она пришла хлопотать и устраивать двух девушек из какого-то коллектива самодеятельности, имевших, по ее словам, «талантливые голоса». В тот раз она уронила сумку, а Аня подбежала, подняла и подала сумку Эльвире. Та удивилась проворности девушки, спросила:

— Вы здешняя, учитесь?

— Да, — отвечала Аня.

— У кого?

— У Бориса Астафьича Сереброва.

— Ах, вот что! — произнесла Эльвира. — Значит, бы пианисткой будете? А как фамилия?

— Гайворонская.

— Гайворонская? — сделав значительный жест рукою, произнесла Эльвира. — Не Остапа ли Тарасыча дочь? — И не выслушав ответа, сказала: — Как же, как же, знаю его. Будучи работником облоно, бывала в тридцать четвертой, где он преподает. Активист и отличный преподаватель.

Она ушла со своими девушками в комнату прослушивания, а кто-то из старших сказал:

— Наша собирательница талантов, ищет их всюду и к нам ведет.

Помнила Аня, что это замечание кого-то из старшеклассников вызвало в ней большой интерес к этой миловидной, со свободными манерами женщине, — она ее запомнила.

Надо отдать справедливость, что Эльвира в этом заслуживает всяческого уважения, потому что не мало, очень не мало и в силу своей работы, и в силу, видимо, природных склонностей вытащила она способных, а были просто таланты, — вытащила она много хороших ребят и девушек из коллективов клубной самодеятельности, а то и из средних школ, и пустила их со своей легкой руки в ученье искусству. Среди ее «выдвиженцев», как она сама называла таких, были уже и певцы, и актеры, и скрипачи, и живописцы, а в местных эстрадных коллективах работали уже и дирижеры, и клоуны, и молодые сатирики. В этом авторитет у Эльвиры был. Этим авторитетом дорожил и гордился и Головачев. Но вот и все, что знала Аня об Эльвире.

Но как-то случилось так, что к той поре, когда Елена Сергеевна уже была занята Головачевым, когда он уже много ей рассказал из своей прошлой жизни всего такого, что должно было устранить между ними могущие возникнуть преграды, — биография-то важна все равно и в отношении любви! — и когда он остановился и все не рассказывал о причинах развода своего со второй женой, Елена Сергеевна почти случайно познакомилась с Аней. И дело даже не в том, что познакомилась с Аней, а в том, что оказалось — Аня знает Головачева.

А история ее знакомства была простая, и сложилась она так. Как-то в начале мая, когда после весенних первых гроз хорошо подсохли дороги и когда еще у Елены Сергеевны не было разговора о музыке с Павлом Матвеичем, поехала она в лесничество выколачивать сама дровишки, еще зимнего долга, которых Филимон Гузкин у лесника Анатолия до самой распутицы выколотить не мог.

— Как ни приедешь, — сообщал Гузкин своей начальнице, — у него все нет и нет готовых, посылает на двенадцатый квартал. А там говорят — еще с прошлого года ничего нет, и надо ехать за ними на третий квартал, где и лось сейчас уже не пройдет. В лесу живут, а дров у них нет. Тоже порядки!

А топить больничку надо было. Вот и поехала Елена Сергеевна в Каменную сторожку сначала объясняться с лесником Анатолием. Она поехала в полдень. До Порима отвез ее Филимон на своей водовозке, про которую он говорил, что «она царя возила». Лошадь была стара и скоро устала. Тогда от Порима Елена Сергеевна решила пройти до лесника пешком. До него тут было всего километров шесть. А дорогу к сторожке она знала уже потому, что с Филимоном Гузкиным ездила к леснику по осени все за теми же занаряженными для больницы дровами, видеть которые — хороши ли? — хотела сама. Лес, высокий и стройный, начинался тут же за Поримом, следовало только перейти речку Поримку да пройти с полкилометра поримскими кочковатыми лугами.