Соловьи

Лешка и советовал и выручал безотказно, как, впрочем, выручал он и многих других таких же, хорошо поддающихся «на общежитие».

Но вот это-то сближение с Лешкой не по свойству душ и характеров, а исключительно по принципу выгодности и деловитости, однажды для Павла так нехорошо обернулось, что он едва не «погорел» на этом, и впервые в жизни с него все то, что «зацепил» от общения с Гиревиковым, как рукой сняло — Павел остепенился.

Но для того чтобы знать, чему и как Павел должен был учиться, необходимо хотя бы схематично познакомиться с курсом его обучения. Как уже сказано было раньше, Павел, выдержав испытательные экзамены, поступил на факультет почвоведения и агрохимии кафедры почвоведения и избрал для себя почвоведение как основную дисциплину.

Ну, что учат на первом курсе факультета почвоведения и агрохимии?

Как и теперь, так и тогда первый курс и в этой академии — общеобразовательный, на нем никакой специализации нет. Обучение идет в стенах академии, студенту первого курса дается основа, как бы база, от наук — по химии, физике, биологии. Обязательны также дисциплины гуманитарных наук.

По окончании курса — практика в совхозных или колхозных хозяйствах, главным образом в смысле изучения машин. До минувшей войны не обязательно было студенту уметь даже трактор водить — в программе обучения этого не было. Только много лет спустя после войны ввели для студентов обязательное правило: не только знать, как трактор устроен, но и как пользоваться им, то есть уметь на нем работать. Новшество хоть и запоздалое, но не малое.

Со второго же курса программа обучения ширится. Тут надо штудировать дисциплины от прикладных понятий по микробиологии, без чего не может быть науки о почве, от понятий об аналитической химии и внесении удобрений в почву до изучения всех основных сельскохозяйственных машин, на которых до войны студенту также работать не полагалось. Почему? А кто его знает — почему! Почему одно время в наших школах не преподавали русской истории? Почему в тогдашних старших классах не полагалось никаких уроков труда? Здоровенные баловни из десятых классов выходили в жизнь, не умея гвоздя в стенку вбить.

Со второго курса, правда очень немногие, те, кто, прямо скажем, поталантливее, кто уже с твердым заделом, от кого «ждать ума» можно, отправляются работать на лето с экспедициями почвоведов. Из этих в большинстве случаев и выходят потом специалисты большой руки.

На третьем курсе кончается подкладка, начинается формирование специалиста. Упор — почвоведение, агрохимия. Подкладка у студента уже есть, студент должен уже не только брать, а и сам давать. Значит, должен уже уметь работать. Тут уже начинается деление на специальности. Тут студент уже или почвовед-агрохимик — умей удобрения применять, или агрохимик-почвовед — умей найти почве нужные удобрения, найди их и в ней самой. Знание агрохимии и почвы здесь уже святая святых, без них дорога только за ворота.

С окончания третьего курса начинается учебно-методическая практика. Теперь студент уже не иждивенец науки, а сам работник. Его учат в поле ставить нужные опыты, закладывать их с практической целью на больших площадях. С мая до сентября длится такая практика, а точнее, уже самостоятельная работа в колхозах и совхозах: с третьего курса студента словно бы в путь-дорогу собирают. Теперь он уже не студент, а специалист!

Четвертый курс — дипломная работа, нечто вроде государственного экзамена. Тут работай во все тяжкие. Закончил работу, защитил ее — дорога и к научной и к практической работе открыта широкая. Агрохимики идут в хозяйства страны, почвоведы — в экспедиции, на поисковые дела.

Вот куда вело учение на кафедре почвоведения Павла Головачева!

Его сверстник Вадим Кушнарев с первого курса ушел с головой в учение. Правда, оснований любить эту науку у Вадима было больше, чем у Головачева: как-никак сын опытника, с детства знакомый с землей, с думами о ней, с помыслами о ней. Он, как только вошел и сел на скамью в аудитории своей кафедры, так сразу и попал, как в свое хорошо слаженное и совсем ему привычное седло. Ему теперь с этого седла было видно далеко, все сводилось к тому, чтобы всегда в положенный час и время достигать тех далей, которые он видел.

У Вадима были такие свои думы. Головачева такие думы не посещали потому, что мало знал, и потому, что был его взгляд на почву ограниченно практичен. Он считал, что почву надо знать лишь так хорошо, как хорошо можно получать с нее хорошие урожаи. Вадим смотрел на это иначе. Урожаи-то урожаями, а вопрос о том, можно ли и как это можно, — но из почвы надо делать такой субстрат, от случайностей которого не зависели бы усилия хлебороба в ту или иную сторону, не колебались бы чашки весов в сторону хорошо получать или получать плохо.