Соловьи

Когда Головачев ушел от Промедлентова, он почти ничего не знал о том, что в Житухинском районе, да и не только в Житухинском, как в тот же день узнал Головачев, а и в Рогачевском и сопредельном Понизьевском, начали вдруг твориться кем-то такие подло-темные дела, что если бы не оставалось вкруг них человеческих следов, все можно было бы назвать «волчьими делами». О том, что с колхозных и крестьянских дворов пропадал скот, Головачев слышал и до этого, но, занятый выполнением поручений Промедлентова, не придавал этому никакого значения и в толки об этом не вслушивался. Когда же он в тот же день узнал, что сразу по трем сопредельным районам объявились какие-то такие лихие мастера, которые начали красть со дворов и из стад скот так ловко, что исчезали бесследно, и местная милиция с ног сбивалась, а напасть хоть на след их никак не могла, то он удивился отношению к этому явлению Промедлентова. А крали неизвестные те молодцы не как-нибудь по малости, овцу, там, прирезали, свинью придавили. Дело доходило уже до того, что в колхозе «Восход» племенного быка Федьку сумели украсть, и так, что от него не только духу, а и следов не осталось.

Что мастера работали одним и тем же приемом, было ясно и милиции. Пропадала ли корова со двора солдатки, исчезала ли она из стада, всегда клешнятые следы вели только до дороги. У дороги следы бесследно исчезали. Собаки-ищейки, которые были на службе у милиции в Понизьевском районе, не раз причуяв след, тут же начинали чихать, юлить, откалываться от следа, словно он был заколдованным или круто посыпан дустом. Да оно на самом деле так и было.

Меры, принятые милицией по контролю за продажей мяса на торжищах и базарах, ничего не дали. При проверке всегда оказывалось, что колхозники продавали только свою убоину, на что у них были справки и от колхозов и от сельсоветов, а диких, то есть торговавших мясом без справок, так ни одного случая зарегистрировано и не было. Милиция была уже склонна думать, что такой способ кражи скота, когда скот выводили на дорогу, на которой были всегда тысячи разных следов, не есть дело рук какой-либо организованной банды, а запросто было делом каких-либо отдельных удальцов. Тем более, что в этом краю и прежде отдельные случаи такого порядка кое-где были отмечены.

Семен Агеич Дровалев, один из работников общего отдела, которому Пармен Парменыч поручил все эти дела, рассуждал, думая об этом явлении, так: «Если бы здесь была рука банды, то остался бы и почерк ее в чем-нибудь, след какой-либо остался. Если так, то это уже организация, у нее хоть машины должны были бы быть, сбыт они должны бы были наладить. Никакого сбыта, никакой продажи дикими на базарах не обнаружено. По деревням тоже никто мясом не базарит, ни у кого его в избытке нет, это проверено. Одно остается — удальцы. Конечно же, они. За ночь тихоходную корову далеко не уведешь. А это и говорит о том, что работают местные, «локальные» удальцы. Вывел корову со двора, довел до дороги, где всяких следов полно, прошагал с нею ночью пяток километров да и завел ее к себе во двор. И сидит себе, втихаря мясом питается, раскрой его тут скоро! Нет, — приходил он к выводу, — никакой банды тут не вижу, особой опасности тоже. Были и раньше такие случаи в нашей области, потом все затихло. Опасность! Конечно, опасность-то есть, но она есть там лишь только, где эти удальцы живут. Вот их-то и надо выловить, — приходил он к заключению. — А паниковать — так зачем же? Паниковать не следует потому, что всего по району и есть-то каких-нибудь этих случаев с пяток. А банды, организации я в этом во всем никакой не вижу», — размышлял он.

По долгу службы Семен Агеич, конечно же, ставил в известность о принимаемых мерах и прокурора района, флегматичного и насмешливого Константина Константиныча Сараева, и Андрея Андреича Сазонова, и, конечно уж, своего начальника Пармена Парменыча. Но ставил он их в известность так, что всем ходом рассуждений своих убедил всех «в локальности имеющихся налицо случаев» и придал явлению чисто случайное значение.

Правда, Семен Агеич втайне тревожился, что ни один случай с похищением скота по району еще не раскрыт, очень боялся, что так или иначе, а скоро за все это он получит нахлобучку. Тем не менее Семен Агеич все же вел свою политику так, чтобы не было лишнего шума в районе. Именно этого, чтобы не было шума в районе, требовал от него Пармен Парменыч. «Ты не спеши, — говорил он ему, — а накопи побольше фактов, да и потяни ниточку за главный факт, тогда катушку размотать легче будет». Дровалев так и поступал.

Но как же он страшно был удивлен, когда к нему явился Головачев и изложил твердо и не без резкости то, что надо было изложить после звонка Баблоева.

— Послушайте, — сказал ему Дровалев, — что это вы беретесь за такое дело? Мы-то что же, дремлем, что ли?

— Товарищ Дровалев, — ответил на это Головачев Семену Агеичу. — Я прошу вас познакомить меня с делами о краже скота, прошу дать мне все бумаги, акты, заявления по этим делам. И только.