Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

После известия о всеобщей мобилизации России 30 июля, ответ Берлина (собственными военными приготовлениями) был лишь вопросом времени. Двумя днями ранее военный министр Эрих фон Фалькенхайн добился успеха, после некоторой борьбы с Бетманом, в том, чтобы войскам, находящимся на полигонах, было приказано вернуться на свои базы. Первые подготовительные меры, предпринятые в то время, – закупка пшеницы в западной угрожаемой зоне, организация усиленной охраны на железных дорогах и возвращение войск в гарнизоны – все еще могли держаться в секрете и, таким образом, теоретически могли осуществляться параллельно с дипломатическими усилиями по сдерживанию конфликта. Но это не могло относиться к объявлению «Состояния неминуемой угрозы войны» („Zustand drohender Kriegsgefahr“ – ZDG) последнему этапу готовности перед мобилизацией. Вопрос о том, должна ли Германия объявить эту меру, которая действовала в России с 26 июля, и когда, был одним из центральных пунктов разногласий в берлинском руководстве в последние дни мира.

На встрече 29 июля, в день объявления частичной мобилизации в России, между военными начальниками по-прежнему существовали разногласия: военный министр Фалькенхайн выступал за объявление ZDG, а начальник Генерального штаба Гельмут фон Мольтке и канцлер Бетман-Гольвег были только за расширение патрулирования важных транспортных сооружений. Кайзер, похоже, колебался между двумя вариантами. В Берлине, как и в Санкт-Петербурге, усиление концентрации политического руководства на важных и противоречивых решениях суверена

позволило главе государства вновь стать центральным участником процесса разработки политики. Телеграмма, которую Вильгельм получил от царя Николая утром, с угрозой «крайних [российских] мер, которые приведут к войне», настроила его сначала на поддержку военного министра. Но под давлением Бетмана он передумал, и было решено, что ZDG объявляться не будет. Фалькенхайн сожалел об этом исходе, но отметил в своем дневнике, что он может понять мотивы, «потому что любой, кто верит в необходимость сохранения мира или хотя бы желает этого, вряд ли может поддержать объявление „состояния угрозы войны“»[1635]

.

31 июля, пока продолжались дальнейшие колебания в отношении военных мер, от посла Пурталеса из Москвы пришло известие о том, что русские накануне вечером объявили полную мобилизацию, начиная с полуночи. Теперь кайзер по телефону потребовал объявить Состояние неминуемой угрозы войны, и этот приказ в 13:00 31 июля был отдан Фалькенхайном вооруженным силам Германии. Ответственность за то, кто начал мобилизацию первым, теперь целиком лежала на русских, что имело определенное значение для берлинского руководства, которое в свете пацифистских демонстраций в некоторых немецких городах было обеспокоено тем, что не должно быть никаких сомнений в оборонительном характере вступления Германии в войну. Особую озабоченность вызывало руководство социал-демократов (СДПГ), набравшее более трети всех голосов на последних выборах в рейхстаг. Бетман встретился 28 июля с правым лидером СДПГ Альбертом Зюдекумом, который пообещал, что СДПГ не будет выступать против правительства, вынужденного защищаться от нападения России (антироссийские настроения были столь же сильны в СДПГ, как и у британских либералов). 30 июля канцлер смог заверить своих коллег, что в случае войны они могут не опасаться подрывной деятельности со стороны организованного рабочего класса[1636]

.

Ввиду развития событий в России Вильгельм вряд ли мог и дальше блокировать провозглашение ZDG, но интересно отметить, что, по свидетельству баварского военного представителя фон Веннингера, это решение пришлось «выжимать» из него Фалькенхайну. К полудню к государю вернулось хладнокровие, главным образом потому, что он убедил себя, что теперь действует в условиях внешней угрозы, что имело большое значение почти для всех участников июльского кризиса. Во время встречи, на которой присутствовал военный министр Фалькенхайн, Вильгельм произнес энергичную речь о текущей ситуации, в которой вся ответственность за надвигающийся конфликт лежала на России. «Его манера поведения и язык, – отмечал Фалькенхайн в своем дневнике, – были достойны немецкого императора, достойны прусского короля», – это были поразительные слова для солдата, бывшего в первых рядах тех ястребов, которые критиковали монарха за его любовь к миру и его боязнь войны[1637]. Российское правительство отказалось отозвать свой приказ о мобилизации, и Германия объявила войну России 1 августа 1914 года.

«Должно быть, возникло некоторое недопонимание»