Сон с четверга на пятницу

– Вам повезло. Возможно, поэтому вы и не стали садистом.

Он широко улыбнулся и проговорил с восхищением:

– Как это вы все так интересно описываете. Значит, писатели пишут штампами?

– Не всегда, но часто.

– Надо же. А я думал, что книги пишутся по-другому. Я думал, что когда вы описываете убийцу, вы пытаетесь влезть в его шкуру и для этого вынимаете из своей души всю мерзость, которая скопилась там за долгие годы.

– Хорошие писатели так и пишут, – согласилась Настя. – Но хороших писателей мало. Мы же с вами говорим об обычных беллетристах. О тех, кто ублажает публику залихватскими остросюжетными романами, не имеющими ничего общего с жизнью.

Гуськов внимательно посмотрел на Настю.

– Вы очень интересный собеседник, Анастасия Сергеевна, – сказал он. А как, по-вашему: может злой писатель правдоподобно описать чувства добрых людей?

Настя чуть приподняла брови.

– Странный вопрос. Но я думаю, что да, может.

– Интересно как? Ведь сам-то он злой.

– В каждом человеке есть что-то доброе. Даже в самом отъявленном негодяе.

– Так-так, – кивнул Гуськов. – Оч-чень интересно.

Что-то было в его голосе. Что-то такое, что заставило Настю внимательнее вглядеться в его лицо. Абсолютно невыразительное, не уродливое и не красивое, не полное и не худое. Такое встретишь в толпе, скользнешь взглядом и тут же позабудешь навсегда. Пожалуй, лишь глубоко посаженные глаза и высокий лоб с залысинами придавали ему хоть какую-то определенность.

На вид начальнику охраны было лет сорок пять. Глаза его, серые, спокойные, были словно подернуты непроницаемой дымкой.

– Ну, а, положим, если писатель сам маньяк, – снова заговорил Гуськов. – Сможет маньяк описать душевный мир хорошего, богобоязненного человека?

– Маньяки не становятся писателями, – ответила Настя. – Писатель всего лишь описывает. А маньяки предпочитают не описывать, а действовать.

Гуськов вздохнул.

– Черт, как же все это приятно, – сказал он вдруг.

– Что приятно? – не поняла Настя.

– Приятно говорить с умным человеком на умные темы. Знаете, Анастасия Сергеевна, я очень долго был этого лишен.

– Правда?

– Да. Я всю жизнь проработал в пенитенциарной системе. Охранял зэков, был замначальника тюрьмы. А после отставки пришел работать сюда, в психиатрическую клинику. – Гуськов усмехнулся. – Сами понимаете, с зэками особо не поговоришь. Да и с психами – тоже.

Вдруг он изменился в лице и торопливо добавил:

– Я, конечно, не имел в виду вас, Анастасия Сергеевна. Просто неуклюже выразился.

По лицу Насти пробежала тень.

– Ничего страшного, – проговорила она. – А теперь… я хочу отдохнуть. Вы ведь не против?

– Нет. Конечно, нет.

Гуськов поднялся с кровати.

– Спасибо за разговор. Ничего, если я буду к вам иногда заходить? Поболтать о жизни, узнать ваше мнение по какому-нибудь вопросу?

– Заходите, – разрешила Настя.

– Вот и отлично! Отдыхайте.

И он вышел из палаты, высокий, моложавый, упругий и сильный, как хищный зверь. Настя легла на подушку и натянула одеяло на голову.

– Господи, что я здесь делаю? – мучительно простонала она.

4

Доктор Макарский окинул взглядом свой кабинет. Стол. Негатоскоп. Большой шкаф с лекарствами, запертый на замок. Обстановка, которую он создал сам и которая была ему ближе, чем собственное отражение в зеркале. Макарский немного помолчал, потом посмотрел на Гуськова недовольным взглядом (тот вальяжно сидел на краю стола) и сказал:

– Зачем вы ходили к Анастасии Новицкой?

– Ни зачем, – спокойно ответил начальник охраны. – Просто поболтать.

Макарский поправил пальцем золотые очки и строго произнес:

– Я не хочу, чтобы вы с ней болтали.

Гуськов посмотрел на него сквозь иронический прищур.

– Спокойно, доктор. Берегите нервы.

– Не указывайте, что мне делать. – В голосе Макарского послышалось раздражение. – Настя – жена моего покойного друга.

– Я полагаю, ключевое слово в этой фразе – «покойного»? – уточнил Гуськов.

Лицо доктора помрачнело еще больше.

– Что вы имеете в виду? – сухо спросил он.

– Ничего, – спокойно ответил Гуськов.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Доктор Макарский отвел взгляд первым. Гуськов улыбнулся.

– Доктор, ну что вы, в самом деле? Я ведь тоже человек, и тоже интересуюсь литературой. Всегда любил книжки.

– Вы можете любить книжки до помутнения сознания, но не доставайте Настю Новицкую. Ей через многое пришлось пройти, и здесь она – гость, а не заключенный. И вы ей не надсмотрщик, так что соблюдайте субординацию и такт.

Гуськов улыбнулся и сделал брови домиком.

– Что вы, доктор! Я ведь охранник. А охранник что делает? Ну-ка, ответьте мне, доктор: что делает охранник?

– Охраняет, – угрюмо сказал Макарский.

– Вот именно! Ох-ра-ня-ет. – Гуськов ухмыльнулся. – Доктор лечит. Убийца убивает. Садист мучает. А охранник – охраняет. Вот я и буду ее охранять. Ее – от вас, вас – от нее и прочих уродов.

При слове «уроды» Макарский вздрогнул.

– Полагаю, вы произнесли это слово, не подумав?