Сон Сципиона

— Затем назад в Лиссабон, но нас оттуда вышвырнули. Потом — Испания, но и там было слишком опасно. Поэтому я решила, что, если меня арестуют, пусть уж лучше дома. Мне не хватало тебя, — заключила она просто.

— Что до ареста, это случится очень скоро, — сказал Жюльен. — Почти всех евреев уже арестовали.

Улыбнувшись, она порылась в сумочке и бросила ему удостоверение личности.

— Откуда оно у тебя?

— Еще одно мое произведение искусства. Я подделала себе разрешение на выезд, а теперь и на въезд. Оказывается, у меня к этому талант. А удостоверение личности изготовить совсем просто. Один мой друг в Лиссабоне, большой умелец, позволил мне воспользоваться своим печатным станком. Этим удостоверением я даже горжусь.

— Мадам Жюльетт де Валуа? — улыбнулся он. — Не слишком ли громкая фамилия?

— Одна моя знакомая девочка. В восемь лет она умерла от туберкулеза. Ее отец был членом Action francaise17

и большим антисемитом. Стать ею показалось мне забавным. Ну и если потребуется, я могу запросить метрику, понимаешь? Еще я сделала себе паспорт, из которого следует, что последние восемь лет я прожила во Вьетнаме, вот почему во Франции обо мне ничего нет. Вид на жительство в Ханое, въездная виза в Португалию через Лиссабон, а после все печати и штампы самые что ни на есть настоящие. Братьев и сестер у нее не было, родители умерли. Доказать, что я — не она, будет очень нелегко. Меня только беспокоит, что эти документы чересчур хороши.

— Как насчет свидетельства о смерти?

— Она умерла в Сен-Квентине, а в прошлую войну ратуша там была разрушена. Иными словами, она само совершенство, верно? С другой стороны, я без гроша, без крыши над головой, в чемоданчике только одна смена одежды, жить мне негде, и любой возможный источник дохода я потеряла вместе с прежним именем. Едва ли я смогу продавать картины. Впрочем, надо думать, никто их все равно не купит.

— Но в Авиньоне ведь я не единственный, кто может тебя узнать.

— Да. И я не была уверена, что это удачная идея. Но, как видишь, я здесь — накормлена, согрета и никто меня не тронул. И к тому же, глядя в зеркало, я сама себя едва узнаю. Удивительно, что ты меня узнал. Наверное, это любовь. Но, думаю, мне нужно отсюда уехать.

— Поедешь в Роэ. Там безопасно. И я смогу присматривать за тобой и позабочусь, чтобы у тебя больше не было неприятностей. Что до денег…

— А, да…

— У тебя их вовсе нет?

— Вот именно, — сказала она со странной беспечностью, будто признавая иронию случившегося. — Бог знает, что бы я делала, если бы не нашла тебя. Такое странное чувство — не иметь денег. Полагаю, мне следует чувствовать себя раскрепощенной, раз уж я освободилась от материальных благ. На самом же деле — ничего хорошего. Мне не нравится бедность. Не понимаю, в чем ее прелесть.

— Что-то я смогу тебе дать. Но я зарабатываю немного, отцовское имущество по большей части никакого дохода не приносит. И продать теперь ничего нельзя. Поэтому я тоже на мели.

— Тогда поедем со мной, — сказала она весело. — Станем вместе голодать и жить в духе простоты по Руссо. Ты будешь стрелять кроликов, а я жарить их для тебя. По вечерам ты можешь читать, а я буду штопать тебе носки.

— Так ты же не умеешь штопать носки, ведь так?

В его голосе прозвучала такая затаенная тоска, что Юлия расхохоталась. Вероятно, во Франции почти все ходили в дырявых носках. Одно из мелких унижений порабощения.

— Нет, — со смешком призналась она. — Ни одного в жизни пока не заштопала. Но разве это так сложно, а?

— И я знаю, что готовить ты не умеешь.

— Жюльен, ты меня отвергаешь?

Теперь уже рассмеялся он. Он чувствовал, как возвращается к жизни, будто дом, куда после долгого отсутствия вернулись жильцы.

— Формально, надо думать, ты больше не замужем.

— Нет. Странная, я бы сказала, ситуация. Но меня устраивает.

— Тогда выходи за меня. Раз уж теперь у тебя есть такая возможность.

Стоило ему произнести эти слова, беспечное веселье словно погасло. Поставив рюмку, она пристально на него поглядела.

— Ты ведь не из жалости говоришь так?

— Ты сама прекрасно знаешь, что нет.

— Это хорошо. Мне было бы тяжело.

— И как же?

— Благодарю вас, сэр рыцарь. Я выйду за вас замуж, — со слабой улыбкой ответила она. — С превеликой радостью. Но только по всем правилам. Не под чужим именем. Когда смогу сделать это как Юлия Бронсен, то обязательно выйду.

Жюльен улыбнулся так широко, как ему, кажется, не удавалось с самого начала войны.

— Странная штука — война, — сказал он. — Толкает людей поступаться правилами. Может быть, обойдемся без свадебного марша и сразу перейдем к медовому месяцу?

Потом он принес одеяла и подушки с кровати, и они устроились у огня: Жюльен всю ночь просыпался, чтобы подбросить в огонь еще угля из быстро пустеющего ведерка. К утру в нем не осталось ничего. Пока не удастся раздобыть еще, придется мерзнуть. А кто знает, когда это будет?