Вот и «наш» Гуниб! (Гуниб расположен на высоте 7700 футов над уровнем моря. —
Получено потрясающее известие убит Государь Император и вся Его Семья. Все время приезжали кучками горцы на Гуниб из дальних аулов и спрашивали «Верно ли это, кто сделал это и как дальше быть и кому служить?» В первой части моего очерка я говорил о решении стариков одного из аулов послать делегацию в Москву и просить прислать им в Дагестан для погребения Белого Царя. Не буду поэтому повторяться.
Пришли сведения о том, что по соглашению с Бичераховым князь Тарковский с собранным им Дагестанским полком уже занял Шуру. Но между Бичераховым и турками состояние войны. После взятия Баку, турки подходят к Дербенту. Англичане ушли временно в Энзели. На севере масса большевиков. На Тереке казаки против большевиков и, кроме того, вечно воюют с чеченцами. О Добровольческой армии известно только, что она занята где‑то на Кубани. Мы как будто находимся на турецкой территории, хотя она и не завоевана ими и их вообще никто не звал, но в данный момент турки представляют силу, и, как говорили тогда, их в горах (Кази–Кумухе) уже несколько батальонов, пришедших через Нухинский перевал.
Тем временем турки по инструкции из Кази–Кумуха начали производить частичную мобилизацию горцев ближайших аулов и в самом Гунибе на площади начали производить занятия с ними. Мобилизованных было не больше 15 — 20 человек. Картина была довольно комическая: горцы, не знавшие никогда и никакого строя, в бешметах, а иногда и в шубах беспорядочно бегали, исполняя команду турецкого унтер–офицера (чаупа) «Икинджисы манга бурия марш–марш!» У Барятинских ворот, ниже нижнего Гуниба, был поставлен турецкий караул, чтобы задерживать дезертиров из мобилизованных горцев.
Спрашиваем у турецкого коменданта пропуск идти в Шуру. Не советует туда идти. Почему? Разве мы пленные? Ответ: «Нет, но я прошу вас подождать». Ждем еще и еще… и решили уйти сами. Подошел случай: жена ротмистра Хуршилова (сам он давно уехал, и турки не чинили ему препятствий) с двумя мальчиками получила от турок разрешение ехать в Шуру. Вещи погружены на повозку, запряженную двумя тощими конями. Я снимаю погоны и в рваной черкеске изображаю погонщика–кучера. Остальные 7 человек ночью должны были пролезть через старые солдатские отхожие места и, спустившись к кладбищу, Апшеронской тропой выйти ниже Гуниба на три версты прямо к Кара–Койсу. Среди них был и мой брат с одной здоровой рукой, знавший с детства эту тропу и накануне с капитаном Лапиным произведший разведку. Для облегчения побега они свои скудные вещмешки положили ко мне на повозку. Генерал Эрдман, чтобы замаскировать наш побег, остался и пошел к туркам в собрание. Полковник Ржевуцкий с сыном отказались. Отец считал эту задачу для себя тяжеловатой.
Все пошло как будто хорошо. Повозка моя с женщиной и мальчиками благополучно проехала турецкий караул у Барятинских ворот. Меня не узнали, я же боялся наткнуться на часового–турка, служившего у меня во взводе. Пешая группа вышла благополучно на шоссе и, пройдя железный мост через Кара–Койсу, стала нагонять нашу повозку. Мы же ехали медленно, кони из‑за истощения тянули повозку еле–еле. Предстояло же идти 90 верст.