Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

3 ноября был закончен раздел крупнейшего поместья графа Альфреда Потоцкого в Жешувском воеводстве, самого большого, если не считать замойского майората, феодального владения на территории люблинской Польши. Перед дворцом в Ланьцуте собралось около 500 крестьян, чтобы отметить конец господства своего векового классового врага — помещиков{238}. Дворец был передан на общественные нужды. Никто не разрезал ленты перед входом. Представитель власти влез на лестницу и собственноручно отбил молотком провисевший 150 лет над воротами дворца щит с польским дворянским гербом, одним из старейших польских гербов, под которым начиная с XIII века двадцать шляхетских, а потом магнатских поколений в меру своего разумения служили себе и своей родине.

На другой день в еще оккупированном Кракове на конференции подпольного СЛ—РОХ вспыхнул скандал{239}. Представители Краковского округа, а также часть членов главного совета, включая бывшего руководителя «Вици» Юзефа Нецку, подняли бунт, добиваясь разрыва с делегатурой «лондонского» правительства и отказа от заключенного 15 августа 1943 года в Варшаве соглашения между четырьмя буржуазными партиями, составляющими основу «лондонского» правительства, соглашения, в котором содержалось обязательство, что «партии в течение всего времени, пока продолжается это сотрудничество, будут выступать против любой другой формы правительства», а среди задач упоминалась «постоянная бдительность в отношении советских влияний, которые дают о себе знать в союзных странах, а также непрестанное внимание к скрытой угрозе, связанной с целями русско-коммунистического тотального подчинения»{240}

. Опытные руководители начинали понимать, что партия, именующая себя крестьянской, объединяющая крестьянские массы и призванная выражать их антишляхетский демократизм, антимагнатский патриотизм и антипомещичьи взгляды, чувства и требования, не сможет остаться равнодушной в отношении вековой крестьянской программы, реализуемой ненавистным прежде Люблинским комитетом.

К концу существования люблинской Польши, к январю 1945 года, когда в зареве залпов наступления заблистала свобода для всей страны, аграрная реформа ПКНО подходила к концу. Ее цифровые показатели поражают сегодня своей скромностью{241}. В руки государства перешло 1741 имение площадью 320 678 гектаров. 10,4 процента этой площади предназначались для развития агротехнической культуры, часть земель разделить не удалось (это были дороги общественного пользования, леса, воды и, наконец, территории, где непосредственно велись военные действия).

Всего между крестьянами было разделено 212 084 гектара. Сельскохозяйственных угодий на освобожденной территории было около 5 500 000 гектаров. Следовательно, парцелляции подверглось не более четырех процентов всей площади обрабатываемых земель. Для сравнении укажем, что в СССР во время революции сменили хозяев 50 процентов сельскохозяйственных угодий, в Венгрии — 20 процентов, в ГДР — 20 процентов.

Аграрной реформой в люблинской Польше воспользовались 109 899 семей. Это составляет что-то около полумиллиона людей, то есть около 14 процентов сельского населения на освобожденных территориях. В результате реформы было создано 32 832 новых хозяйства, площадью от 1 до 4 гектаров (в среднем около двух гектаров, лишь немногочисленные хозяйства, и только в Белостокском воеводстве, достигали четырех гектаров). Из огромной массы крестьян-середняков, имевших хозяйства площадью пять-шесть гектаров, аграрной реформой воспользовались едва ли 2—3 процента.

На другой день после освобождения всех польских земель, когда в воеводствах, «реформированных» осенью 1944 года, оказалось возможным предназначить на цели аграрной реформы дополнительно, по меньшей мере, 60 тысяч гектаров земли, конфискованной у немецких колонистов, фольксдойче и лиц, осужденных за сотрудничество с оккупантами, а также 400 тысяч гектаров земли, оставленной украинским, белорусским и литовским населением, репатриированным в Советский Союз, — согласно расчетам, представленным на заседании КРН 1—3 мая 1945 года, только из Жешувского, Люблинского, Белостокского воеводств необходимо было еще переселить на запад 96 100 семей деревенской бедноты, для которой по-прежнему не хватало земли{242}.

И только после этого можно было бы достичь вершины тогдашних мечтаний иметь сельское население из расчета не более 80 человек на 100 гектаров сельскохозяйственных угодий. Практически это означает как раз те самые пять гектаров на крестьянское хозяйство. И только после этого со всей остротой вновь вернулись сомнения и вопросы, отодвинутые в сторону тогда, в большом споре накануне польского октября.