Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

«Дело генерала Фельдорфа, стоявшего во главе организации «Не», и «Не» в эмиграции окружены странным «заговором молчания». В попытках раскрыть его я встретился с сильным сопротивлением и возражениями… Сообщения, полученные мною от членов организации «Не», сводятся к следующему: «Мы вели пропаганду шепотом», «Мы пользовались каждым случаем, чтобы прозондировать настроения в советских войсках», «Из частей Берлинга дезертировало много солдат… Мы поддерживали эти настроения путем осторожных контактов с теми, кто был принудительно мобилизован», «На стенах городов появлялись наши надписи или различные добавления к коммунистическим лозунгам» и, наконец, самое важное: «Мы использовали общеизвестную взаимную подозрительность, существовавшую между польскими коммунистами, и недоверчивое отношение к ним Москвы, мы добивались ликвидации опасных и вредных с нашей точки зрения людей, посылая им письма, подписанные известным псевдонимом или фамилией умершего или арестованного деятеля, и предлагая встречу или затрагивая какие-то якобы особо доверительные вопросы… Поскольку все письма подвергались строгой цензуре, то тот, кто получал такое письмо, терял доверие, за ним начинали следить, зачастую снимали с должности, а некоторых арестовывали и высылали»{340}

.

На практике это выглядело значительно проще. Вспоминает первый уполномоченный ПКНО, секретарь воеводского комитета ППР и келецкий воевода Бронислав Белчевский:

«Из-за линии фронта возвратилась часть руководящего актива АК с явной целью организовать диверсии в отношении молодой власти. Они начали в массовом порядке возобновлять старые контакты со своими давними сторонниками, шантажировать бывших аковцев принесенной ими присягой и даже угрожать суровыми последствиями за нарушение дисциплины организации. Реакционные круги, шантажируя тех бывших членов АК и НСЗ, которые категорически отказывались продолжать политическое сотрудничество с ними, нередко прибегали к анонимным обвинениям, направляемым в органы безопасности. Я помню одно такое анонимное письмо, отпечатанное на машинке, в котором отправитель обвинял нескольких молодых батраков из гмины Юрковице в участии в деятельности НСЗ и якобы совершенных ими преступлениях. Разумеется, управление безопасности арестовало обвиняемых»{341}

.

Лишь после рассмотрения дела Озгой Михальским и Белчевским батраки были освобождены.

Однако общее недоверие росло, усиливаемое множившимися фактами нападений на милицейские посты, организационными трудностями административных органов, групповым дезертирством, наконец, событиями той трагической ночи в 31-м полку.

Люди, которые пришли в войско сами и которые не хотели, чтобы их боевая патриотическая деятельность во время оккупации становилась поводом для недоверия, выступали в защиту своего достоинства, своего права честно служить родине в новых политических условиях. И здесь с инициативой выступила армия.