Сорок одна хлопушка

Предприятие отца располагалось в половине ли к востоку от школы, с моста был виден его высокий корпус. Раньше это был цех по производству брезента, теперь его переделали под скотобойню. Любая живность, кроме людей, которая попадала на отцово предприятие, переставала быть живностью. У отца на предприятии мне было гораздо интереснее, чем в школе, но он меня туда не пускал. Мать тоже не пускала. Отец работал управляющим, мать – бухгалтером, очень многие мясники-единоличники из нашей деревни стали рабочими на этом предприятии.

Прогулочным шагом я направился к предприятию отца. Когда меня только что выгнали из класса, в душе было некоторое беспокойство, было такое чувство, что сделал что-то немного не так, но после прогулки в чарующем весеннем воздухе беспокойство исчезло. Я вдруг почувствовал, какая глупость – в это прекрасное время года сидеть в классе и слушать разглагольствования учительницы. Такая же, как глупость людей, которые, не поднимая головы, занимаются сельским хозяйством, хотя прекрасно понимают, что это чистый убыток. Ну почему мне обязательно нужно ходить в школу? Учительница знает ненамного больше меня, и даже меньше, чем я. К тому же знания, которыми я обладаю – полезные, а то, что знают они, никакой пользы не имеет. Лао Лань всё говорит верно, но то, что он велел родителям послать меня в школу, неправильно. И то, что он велел родителям послать сестрёнку в подготовительную группу, тоже неправильно. Думаю, что мне надо бы спасти сестрёнку из подготовительной группы, чтобы она вместе со мной гуляла на природе. Мы могли бы ловить руками рыбу в реке, забираться на деревья и ловить птиц, ходить в поля и собирать цветы и вообще много чем заниматься, и каждое из этих занятий имеет больше смысла, чем ходить в школу.

Я стоял на дамбе, прячась за ивами, и смотрел на отцовский мясокомбинат. Он занимал обширную территорию, окружённую высокой стеной с колючим заграждением, чтобы на неё нельзя было забраться. Производственное предприятие называется, скорее, тюрьма. За стеной больше десятка высоких цехов. В юго-западном углу ряд низких строений, за ними высокая труба, из которой валил густой дым. Я знал, что это заводская кухня, оттуда нередко долетали дразнящие мясные ароматы. Сидя в классе, я мог чувствовать эти ароматы, и стоило мне ощутить их, как учительница и одноклассники переставали существовать, мозг рисовал прекрасные картины, передо мной один за другим представали пышущие жаром, благоухающие куски мяса, которые выстраивались рядами вдоль дорожки из толчёного чеснока, кинзы и других специй. Сейчас я снова чувствовал аромат мяса. Я различал запах говядины, баранины, а также свинины и собачатины, и в мозгу сразу появлялся соответствующий каждому виду мяса притягательный облик. У меня в голове мясо имеет облик, оно говорит, оно живое и может общаться со мной богатым на чувства языком. Всё это мясо зовёт меня: «Иди съешь меня, Ло Сяотун, иди съешь, ну скорей же!»

В разгар рабочего дня ворота мясокомбината плотно заперты. Они не были сварены из железной арматуры в палец толщиной, как ворота школы (просвет большущий, телёнок мог протиснуться); ворота были добротные, из двух больших стальных листов. Должно быть, такие могли открыть лишь пара молодых здоровяков, да ещё со страшным скрежетом. Это в моём представлении, потом же я пару раз наблюдал, как их открывали и закрывали, и этот процесс мало отличался от того, каким я его себе представлял.

Привлекаемый мясным ароматом, я спустился с дамбы, пересёк широкое асфальтированное шоссе и окликнул чёрную собаку, которая уныло прогуливалась у обочины. Подняв голову, она посмотрела на меня безрадостным взглядом вступившего в преклонный возраст старика. Дойдя до нескольких домиков на обочине, она остановилась, глянула на меня ещё раз и улеглась у входа. Я заметил на кирпичной стене у этого входа белую деревянную табличку с большими красными иероглифами. Я этих иероглифов не знаю, зато они знают меня. Ага, это недавно устроенный карантинный пункт, всё мясо с отцовского комбината только после того, как здесь проставят синюю печать, могло поступать на внешний рынок – в уездном городе, в провинциальном центре и даже дальше. Куда бы оно ни шло, нужно было лишь проставить здесь синюю печать – и получаешь зелёный свет.

Перед этим только что возведённым зданием из красного кирпича с черепичной крышей я не стал задерживаться, потому что там никого не было. Через грязные оконные стёкла я увидел внутри два конторских стола и несколько разбросанных в беспорядке стульев. Столы и стулья были новые, с них ещё не вытирали пыль. Я знал, что это пыль ещё со склада мебельной фабрики. В оконную щель резко пахнуло краской, я несколько раз подряд звонко чихнул.