— Никуда ты не уедешь, змейка, — Змей делает глоток вина из единственного бокала, что он принес с собой, и оставив бокал на первой попавшейся полке, он шагает ближе, почти прижимаясь к Насте. — Мы тебя никуда не отпустим.
Зрачки у девушки расширяются, и тихий судорожный вздох возбуждения выдает её с головой. Ей не только не страшно сейчас, но и чрезвычайно волнительно.
Попалась. Она — попалась! Она еще не знает, но ловушка захлопнулась, захватив её в свою пасть. И либо она сейчас сделает свой выбор, либо...
— Прекратите, — Настя все-таки совершает последнюю попытку вырваться на свободу, дергается в руках Эмиля, стискивающихся на её талии, — я не буду играть в ваши игры. И выбирать из вас двоих не буду. Ясно?
— Ясно, змейка, — Змей не хочет оставаться в стороне. Ни от разговора, ни от девушки. Он склоняется ближе к её волосам, зарываясь в них лицом, хищно вдыхая сладкий запах.
— Мы ведь еще не озвучили наше предложение, так ведь, сладкая моя? — иногда Змей бесит своей любовью к долгим прелюдиям, у Эмиля в эту секунду уже заканчивается терпение, а приходится держаться, и не впиваться голодными губами с мягкий сладкий мышкин рот. — Ты не хочешь давать никому выиграть тебя, Змейка. Не хочешь выбирать одного из нас, так?
— Да, — хрипло выдыхает Настя. Где-то там, в этой дивной головке происходит чудовищная битва, Эмиль почти слышит лязг клинков и хрип коней, встающих на дыбы. Но она не справляется с этим.
— Так может, тогда примешь нас обоих? — коварно произносит Эрик, опуская ладонь на горло девушки.
Теоретически — это вопрос.
Практически — последнее слово перед началом их наступления! Пора. Больше можно не терпеть! Пришло время для нападения.
31. Трое. Первый пожар
Господи, ну нет, так ведь не бывает.
Со мной — не бывает.
С той, у которой первый секс происходил строго под одеялом и при выключенном свете.
И я сейчас и правда… Так вляпалась? И как выпутываться?
Эрик! Исчадие ада! Это ж надо было вывернуть мое нежелание выбирать из них двоих вот это!
— Так нельзя! — тихонько пищу я, едва собравшись с силами на эту жалкую попытку воззвать к их разуму. — Нельзя!
— Можно, — парирует Эрик, — можно, змейка, если три человека хотят друг друга. Мы хотим тебя. Ты — нас. Давай не будем терять времени.
Но так ведь нельзя! Нельзя! Мне нельзя. Я ведь попросту умру потом от стыда, только подойдя к зеркалу. Я ведь не из этих, не из современных девчонок, которые легко согласятся и на групповой секс, и на БДСМ-пати, просто потому что это прикольно, интересно и «для разнообразия можно», а я и в рамках просмотра порно никогда не заглядывалась ни на что такое.
Язык Эмиля снова берет мой рот штурмом. И у меня нет даже мысли отказаться, оттолкнуть. Если и были такие мысли, то сейчас они корчатся в последних секундах своей агонии.
— Мы-ы-ышка, — Эмиль это тянет тихо, а лапы у него — грубые, жадные, — прежде чем откажешься, дай нам хоть пять минут. Если тебя не заведет — мы отстанем. Оба.
— Врешь, — я запрокидываю голову, пытаясь выдохнуть хоть капельку из бушующего внутри меня огня. Боже, почему так? Почему по отдельности я их еще худо бедно умудряюсь отшить, а вот сейчас, когда они взялись за меня вдвоем — сама себе напоминаю бабочку-суицидницу, желающую утопиться в костре.
Все работает против меня. Все сейчас происходит как тогда, в Берлине — когда у меня совершенно сорвало крышу. И сейчас она тихонечко шуршит черепицей и готовится в срочном порядке отбыть в космос.
— Он — не врет, — хмыкает Змей, и его горячее дыхание сползает ближе к моему уху, — он отстанет. А вот я — не уверен.
— Ваше время идет.
Боже, да неужели я и вправду это сказала? Неужели и правда сейчас расслабляюсь и позволяю себе то, что даже во снах никогда не позволяла?
Я ведь точно трезва как стекло, откуда такой шум в моей голове и все эти безумные решения?
Эмиль меня не лапает, он просто присваивает. Вот упала его ладонь на правую мою ягодицу, и все, это его территория, упала на вторую — и вся моя задница теперь принадлежит этому бесцеремонному медведю, и он притягивает свое имущество к себе, ближе, чтобы ничто не мешало ему оценивать — насколько интересная попка досталась ему в руки.
Я вскрикиваю от жесткости его хватки, и от того что скользкий язык Эрика скользнул по моему уху, сбегая к мочке. Один — такой грубый, другой — сама вкрадчивость…