Сосед сверху, сосед снизу

Плевать, что неандерталец. Это единственная ночь, что он намерен себе позволить, завтра — он ударится в поиски, и постарается даже лишний раз с этой сладкой мышкой не заговаривать, чтобы не искушаться. А сейчас…

— Нравится тебе этот мерзавец? — зубы карающе стискиваются на красивой мышкиной шейке. Завтра она проснется со следами его страсти на теле. И будет носить их долго, даже когда он запретит себе к ней прикасаться.

Тихий смешок Змея звучит как звякнувший в воздухе дуэльный клинок, парировавший удар.

Это Змей-то подлец? А сам-то ты кто?!

И вправду. Но в том и веселье, что таким он запал этой сладкой девочке. Какой есть. Таким и останется

— Нравится, вижу, — Эмиль отвечает на свой вопрос сам, не давая вспыхнувшей до корней волос мышке собраться с мыслями для ответа, — а я тебе нравлюсь, сладкая?

И этот ответ ему тоже не очень нужен. Все что нужно — резко вытащить из неё свой член, развернуть мышку к себе лицом и втянуть в глубокий поцелуй, подставляя Змею основное поле для маневров. Если Эрик и оказывается разочарован резкой сменой позы — вида он не подает.

 Хотя какое там, разочарован. Глаза у Змея вспыхивают так, будто у него вместо них прожекторы.

Еще бы. Он на эту задницу чуть с первого взгляда не кончил. И получить возможность наконец претворить в жизнь все его озабоченные фантазии…

Не-е-ет, Эрик не такой лох, чтобы от этого отказаться.

Эмиль сосредатачивается на мышке. На горячем язычке, на мягких губах.

Член отдается ноющей болью, намекая, что ему было недостаточно, и он только начал. Приходится поймать нежную Настину ладошку, притянуть к болевой зоне и сжать её пальцы на вздыбленном стволе.

— Приласкаешь? — мышка закусывает губу — внутри неё все еще вспыхивают редкие возражения, но искушение оказывается сильнее. И правильно. Проще сейчас остановить поезд, чем их двоих, уже пригубивших эту восхитительную девочку.

Раз-второй, его рука еще сопровождает ладонь Насти, потому что тонкие пальчики, прикасающиеся к его члену, немного подрагивают.

Третий — он разжимает хватку, тем более, что на её теле есть места, куда можно приложить руки. Грудь, например. Нежные чуткие сосочки, с которыми он еще не наигрался. Да и Настя тоже отнюдь не против этой ласки. Даже напротив — тихонько охает, когда его пальцы только огибают мягкие холмики её груди. Можно подумать, что для неё это — первый секс, до того чутко она реагирует на всякое прикосновение.

Хотя… Втроем-то точно первый...

Её движения постепенно становятся смелее — Эмиль почти слышит, как сгорают мосты, ведущие для Насти путь в «обычную жизнь». В ту самую, где она была примерной верной женой, послушно надевала уродские тряпки и не сходила с ума в постели, а исполняла супружеский долг.

Интересно, сможет ли она вернуться к этому потом? Наверняка ведь попытается. Получится ли? После того, как она поймет, насколько сильно это её заводит.

Хотя Эмиль ведь не намерен этим интересоваться, не так ли?

Нужно сосредоточиться на сейчас, на этой ночи, взять с неё все, что он только успеет. Для него никакого потом с ней не будет, он ведь все это уже решил.

Сейчас — только это время и имеет значение. Твердые ягодки её сосков в его пальцах. Мгновения, когда каждое проскальзывание её ладошки по его члену, от Эмиля летят невидимые искры, от которых уже должен был запылать мир. Попытки отодвинуть тот миг, когда он снова не выдержит и снова захочет насадить эту сладкую девочку на свою плоть. Впору вести обратный отсчет.

— Ох, детка, как же хороша на вкус, — под тихий выдох Змея Настя снова вздрагивает, и в губах Эмиля снова глохнет её возбужденный стон.

Когда этот паршивец успел добраться до мокрой девичей щели со своим длинным языком?

Да-да, именно когда, а не как — не так уж и сложно заставить девочку выпятить попку и пошире расставить коленки.

И что, интересно, Змей при этом задумал? Он ведь задумал, уж слишком хитрая у него улыбка всякий раз, когда он выныривает из очередного своего «нырка».

34. Трое. Обреченная на безумие

Дьявол…

Два дьявола. Два дьявола, что превращают меня в текущую мартовскую кошку, на все готовую ради крепкого члена, что облегчит мои лихорадочные муки.

Плевать. Плевать на все. На все и всех, кроме этих двух исчадий ада, лишивших меня рассудка. Я их хочу. Я хочу их целиком и полностью.

Ладони Эрика жадно прихватывают кожу, разводя в стороны мои ягодицы, и сам он заставляет меня сильнее расставить колени, сильнее выгнуться в талии.

— Да, вот так мне тебя прекрасно видно, малышка!

Язык Эрика, будто награждая за сообразительность, с оттяжкой скользит по моим горящим нижним губам, дразнит и без того раскаленный вход. Мне даже странно, что не пахнет дымом, как пожирающее мою душу темное пламя  еще не прорвалось наружу.

С ума сойти! Меня целуют с двух сторон. В два языка, в разные места, для этого предназначенные.

То, что происходит — нереально, невозможно, слишком грязно для меня — такой, какой я была вчера. Вот только вчера закончилось. А сегодня — я, пожалуй, хочу продлить.