Сосед сверху, сосед снизу

— Я — твоя смерть, урод, — Эмиль опускает взгляд на поверженного противника, — и вот что я тебе скажу до приезда легавых. Если я тебя еще раз увижу рядом с ней — на свои ноги ты больше не встанешь. Я уже два раза в своей жизни ломал позвоночник. Третьим будешь. Понял?

Враг мелко трясет головой, как будто с ним случился припадок эпилепсии.

Змей не обманывает ожиданий — вылетает уже спустя три минуты после звонка. Не один — в компании чем-то неуловимо похожего на Настю мужика.

— Не стоит, — Эмиль замечает вспыхнувшее в глазах старого друга кровавое пламя, — он и так отправится к копам через больницу. После тебя — маршрут закончится в морге. Никому это не нужно.

Принять эту мысль Эрику оказывается непросто. Он отходит к Насте, отдает ей принесенное с собой полотенце.

Глядеть, как пальцы Змея по собственнически касаются её лица, как именно Эрик прижимает мышку к себе, успокаивая — равносильно капающему на голую кожу свинцу. Проплавляет до кости.

На этом месте мог бы быть Эмиль. Именно он мог невесомо целовать мышку в избежавший удара висок, именно он мог стискивать хрупкую девушку в своих руках, успокаивая, лелея, беря под свою защиту.

Если бы он от неё не ушел.

54. Трое. Вращение рядом

— Маме нужно сказать.

Я отрываю от до сих пылающей щеки полотенце со льдом, как и папа — кошусь в сторону Назарова, которого явившаяся чуть пораньше на Скорой медичка уже привела в сидячее состояние, и теперь его грузят в полицейский бобик. На меня он не смотрит. Пару раз я натыкалась на его взгляд в мою сторону, но Дэнчик тут же зеленел и прятал глаза.

— Только не сегодня, ладно, пап? — я слабо морщусь и прижимаю лед к коже. Черт, как невовремя. Съемки уже через десять дней, что если режиссер психанет и пошлет меня, ввязавшуюся в драку, далеко и надолго?

Не хочется терять контракт — за него должны неплохо заплатить.

Не хочется и подводить Эрика.

Он как раз отошел, попытаться сдвинуть съемки хоть еще на пару дней — выиграть моей пострадавшей физиономии чуть-чуть времени на зажить.

— Не тяни с этим, лягушонок, — ворчит папа, а сам снова поглядывает вслед Дэну и кровожадно ухмыляется, — иногда даже в бога верить хочется. Настигла же карма этого мудилу.

Папа…

Смеющийся в глазах, суровый — в сведенных над переносицей бровях. А усы-то подрагивают, будто в них прячутся смешинки.

Двор медленно пустеет. Увозят Назарова «на пятнадцать суток», подробно мне объяснив, куда именно мне надо будет занести взятую от травматолога справку о полученных побоях. Захлопывает свой чемоданчик и медсестра, умудрившаяся даже брызнуть Эмилю на сбитые костяшки спреем-пластырем.

— Ох-хо, — папа косится на часы и хлопает себя по лбу, — твоя мать меня расстреляет, Настасья, но я хотя бы принесу ей весть, что ты жива. Я умру, но ты запомни меня молодым.

— Не говори об этом, ладно? — я неловко касаюсь пальцами синяка на скуле. — Я лучше сама. Может, так она меня не будет отговаривать с разводом?

— Не затягивай, — папа чуть покачивает головой, — и не бойся. Твое решение мама примет. А уж если ты ей привезешь кого-нибудь, кого она может накормить варениками — она тебя вообще быстро простит. Ей сейчас скучно, со сломанной-то ногой.

Он обнимает меня на прощанье, чмокает в макушку. Наверное, даже в мои сорок лет он будет это делать…

Я не двигаюсь с места, глядя как папа бодрым шагом выходит в арку из алинкиного двора.

С ума сойти, как все завернулось.

Мои плечи обвивают крепкие руки Змея, покрытые бронзовым, таким итальянским загаром, будто он — любимый внебрачный сын солнца, которое никак не может насмотреться на свое чадо.

— Ну как дела? — я спрашиваю, лелея смутные надежды.

— Режиссер согласен на смещение съемок на два дня, но требует, чтобы я подготовил тебе дублершу, — Эрик тихонько вздыхает и стискивает меня крепче, —  Тебя совершенно нельзя выпускать из дома одну, моя Змейка. Ты умудряешься найти приключений в пятнадцати метрах от дома.

Я впервые слышу, как он ворчит. Слегка смеясь, но все-таки — ворчит. Так, что ощущается — он за меня переволновался. Да я сама за себя переволновалась.

Назаров, потерявший всякую связь с реальностью, не мог не заставить волноваться.

— Тогда не выпускай больше меня одну из дома, всего-то, — фыркаю я, кутаясь в его объятия как в теплый свитер, пытаясь избавиться от озноба, идущего изнутри.

Эмиль все еще тут.

Стоит на пару ступеней ниже, десять минут назад принес мне смену льда.

И смотрит на меня. Будто тянет душу нить за нитью.

— Хочу домой, — я прикрываю глаза, пытаясь обрезать это странное, болезненное ощущение, — хочу выпить чего-нибудь, забраться под одеяло и целоваться с тобой так, чтобы ничего из этого не вспоминать. Как тебе мой план?

Эрик молчит несколько секунд, то ли смакуя мое предложение, то ли зачем-то над ним раздумывая.

— Да, малышка, тебе нужен отдых, — наконец шепчет он, — а мне нужен еще один звонок. Но зачем тебе меня ждать? Иди без меня, Эмиль тебя проводит.

А?! Нет! Нет-нет-нет!