Сошедшие с небес

Там было куда прохладнее, хотя кондиционер стоял на минимуме. Во многом, наверное, из-за пола — мраморного, холодного, ничем не покрытого. Бледные деревянные жалюзи — единственное изменение в интерьере, которое внесла моя мать после смерти бабушки, упразднив тяжелые шторы-пылесборники, — не пропускали в дом яркие лучи солнца Из прихожей я прошла в большую гостиную, атмосфера которой — тонкие, едва уловимые ароматы полироли, цветов, комнатного дезодоранта и еще чего-то — сразу напомнили мне, что я дома, и мне стало легче. Так бывало всегда, я всегда любила приезжать сюда. И теперь я не могла поверить в то, что мамы больше нет, а этот дом целиком принадлежит мне.

Однако дом не казался пустым. Пот высыхал на моей разгоряченной коже, и я почувствовала озноб, вспомнив данное матери обещание. Я не могла вспомнить, когда умер мистер Будро. Мне бы наверняка сказали, когда это произошло. Кажется, его не было на похоронах бабули. Наверное, его не стало еще раньше. Хотя я мало что знала о нем, у меня сложилось впечатление, что он намного старше моей бабушки, а той, когда она умирала, было уже за девяносто. Но будь он моложе ее хоть на несколько лет — хоть даже на десяток, — с тех пор прошло уже двадцать лет…

Мурашки пробежали у меня по спине, когда я представила дряхлого, сморщенного, иссохшего старика, лежащего в своих экскрементах в одной из спален верхнего этажа.

Я пообещала матери, что буду заботиться о нем.

Я заставила себя подняться по лестнице наверх, пока трусость окончательно не овладела мной. Напрягая слух в ожидании тихого стона или всхлипа, я проверяла комнату за комнатой.

Наконец, убедившись, что в большом доме никого, кроме меня, нет, я успокоилась. Правда, чувствовала я себя глуповато. Нечего сходить с ума из-за того, что моя мать в конце жизни погрузилась в прошлое.

Во всех комнатах было чисто и аккуратно благодаря экономке и отсутствию жильцов. Единственной комнатой, которая выдавала недавнее присутствие человека, была спальня моей матери: на ночном столике стоял пустой стакан, рядом с ним пузырек альтоида и книжка в мягкой обложке с закладкой — «Клуб лишенных радости». Кровать была застелена, но хлопковое покрывало сохранило вмятину на том месте, где в последний раз кто-то сидел.

Я села на то место, которое еще недавно занимала моя мать, и вдруг у меня закружилась голова от горя и усталости. Я легла, положила голову на подушку, и от слабого аромата ее духов («Шамейд») на мои глаза навернулись слезы. Просто чтобы отвлечься, я стала думать о мистере Будро, процеживая сквозь сито памяти все, что я знала о нем, в поисках хоть каких-нибудь фактов. Как же так вышло, что он остался для меня совершенным незнакомцем? Ведь он всегда был тут, все мое детство, тихий старичок, который жил в доме моей бабушки. Не помню, чтобы он часто со мной заговаривал; нас определенно ничего не связывало; не думаю даже, чтобы я когда-нибудь оставалась с ним наедине. Да и зачем? Никто не запрещал нам быть друзьями, просто это не было нам нужно. Ведь мы были даже не родственники.

Я не могла вспомнить, как он выглядел, а ведь я видела его по два-три раза в месяц все мое детство и юность. Сколько я ни рылась в памяти, его лицо упорно не возвращалось. Если в нем и была какая-то значительность, то лишь благодаря завесе скандала, которая окутывала его, по-видимому, вполне счастливые отношения с моей бабушкой. Считалось, что они не поженились из-за каких-то чисто юридических препятствий: то ли у него уже была жена, которая не давала ему развода. То ли в завещании моего деда был какой-то пункт, запрещавший бабушке новый брак. Хотя мне обе эти причины казались сомнительными. Бабуля любила мистера Будро; она была богата, а у него никого, кроме нее, не было. Как бы он жил, если бы она ушла раньше него? Или бабуля взяла с мамы такое же обещание, как она с меня только что? Кто такой мистер Будро и куда он подевался?

Когда я открыла глаза, в комнате было темно, а я чувствовала себя отдохнувшей. Глянув на часы, я сообразила, что вот-вот начнет светать, и, значит, я проспала не меньше десяти часов. Помывшись, я спустилась вниз, сделала себе чашку растворимого кофе и пила его, наблюдая, как встает из-за деревьев солнце.

Выйдя на улицу, чтобы забрать сумку из машины, я была приятно поражена свежестью воздуха. Я так давно не жила в Хьюстоне, что всерьез поверила, будто его климат пригоден для человеческого обитания лишь зимой. Сейчас был разгар лета, и мое тело реагировало на температуру окружающей среды с жадностью, которая удивила меня саму. Позже жара действительно станет непереносимой, так что я решила не терять времени и отправиться погулять немедленно, не занося сумку в дом.