Сошедшие с небес

Едва сойдя с подъездной аллеи, я оказалась в сумраке соснового леса Я вдыхала знакомый запах и чувствовала, как во мне поднимается ностальгия, непобедимая, словно тошнота. Запах действительно был сильный и противоречивый, свежесть мешалась в нем с затхлостью. Главными его составляющими были чистый смолистый сосновый дух и примешивающийся к нему более слабый аромат спекшейся земли, однако эту здоровую основу пронизывал и пропитывал собой гнилостный душок разлагающихся растений и стоячей воды. Ни один город из тех, в которых я бывала — ни Париж, ни Лондон, ни Амстердам, ни Гонконг, — не имел такого отчетливого аромата, который пробуждал бы давно забытые эмоции.

До той самой минуты я и не подозревала, как сильно мне его не хватало. Или какой могучей может быть тяга к родной земле.

Я как будто уловила запах живого тела, почувствовала, как пахнет другой человек — ощущение вовсе не всегда отвратительное, сколько бы ни доказывали обратное производители дезодорантов. В особенности если это пахнет родной человек.

И вдруг я ощутила такое же волнение и нервную дрожь, как в детстве, когда я отправлялась на разведку в лес.

История Хьюстона началась на берегах речки Буффало, но большинство людей, как приезжих, так и местных, не придают ей значения как водному пути. Просто река не стала центром города, столь же неотъемлемым от него, как Темза от Лондона или Сена от Парижа. Хотя, конечно, рекой ее не назовешь. Я до сих пор помню то определение, которое мы записывали на уроках истории Техаса в школе: «медленно текущий поток или ручей». Но я видела в ней нечто большее.

Мое детство прошло в очень обычном, очень скучном спальном районе Хьюстона, застроенном небольшими кирпичными коробками послевоенного времени. Даже деревья там были одного возраста с домами и росли через равные промежутки друг от друга — во всем районе не было ни клочка дикой природы, вообще ничего, нарушавшего монотонный порядок: ни запущенного, заглохшего от травы сада, ни пустующего дома, в котором могли бы водиться привидения. Мои родители не путешествовали, не ездили в отпуск в экзотические страны. Поэтому мой вкус к непохожему, мое стремление к большому и дикому миру питали прежде всего книги, которые я поглощала в огромном количестве, но также и регулярные визиты к бабушке. Ее дом занимал таинственную пограничную полосу между банальностью пригодного мира, в котором я жила, и Миром Дикости. В лесу, который начинался сразу за домом и тянулся довольно далеко, захватывая изрядный участок речного берега, умещались бесчисленные другие миры. Я находила там все, что хотела: следы динозавров, волшебный домик для игр, ацтекский храм, затерянную цивилизацию, зарытое сокровище, враждующие племена, волшебных говорящих зверей, фонтаны с молодильной водой или истоки Амазонки… там все казалось возможным.

В основном мои воспоминания о приключениях, которые случались со мной на этих десяти акрах заросшей лесом земли, зародились в чьем-то чужом воображении. Я просто заимствовала их из той книги, которую мне доводилось тогда читать, и, насколько я помню, никто, кроме меня, в них не участвовал. Важнее всего были те эмоции, то счастье, которое мне довелось испытать здесь — вот за чем я теперь охотилась.

Мне кажется, что прелесть этого уголка лишь усиливалась от того, что я чувствовала себя в нем хозяйкой. Мне не с кем было его делить. У меня не было сестер или братьев, ни родных, ни двоюродных, а подруг я никогда в гости к бабушке не звала. И рано научилась не сообщать взрослым о своих затеях. Для них речка была источником опасности и заразы. Вода в ней была отравлена промышленными отходами и сливами канализации, в ней размножались переносящие болезни москиты, наконец, там водились как минимум три разновидности ядовитых змей. Мне строго-настрого запрещалось купаться в ней, но я, хотя я свято соблюдала правило никогда не купаться одной, все же бродила по колено в чистой, прозрачной воде на отмелях. Но, боясь, как бы взрослые совсем не запретили мне играть у речки, если я стану слишком часто напоминать им о ней, я держала язык за зубами.

Теперь, когда я все глубже заходила в лес, стремясь к берегу, во мне пробудилась былая страсть, которая заставила меня забыть о возрасте. Эта часть моего детства всегда была со мной, ведь она определяла меня сегодняшнюю; однако впервые в жизни мне самой показалось странным, почему я никогда не пыталась вернуться, пройти через знакомый лес и еще раз взглянуть на речку. Это было так же необъяснимо, как если бы я вдруг перестала навещать кого-то из близкой родни. В конце концов, я ведь регулярно наведывалась в Хьюстон — в последние десять лет не проходило и года, чтобы я не приезжала к родителям.