Сосна зимой

Пришлось отдать приказ о мобилизации дополнительных сил и выдвижении их в северо-западном направлении, в ожидании вестей, которые прояснят обстановку. Вести шокировали, причём во всех смыслах. Оказалось, что один из конных отрядов-крыльев, которыми планировалось зажать степную орду, перестал существовать ещё до столкновения с противником. Его командующий вместе с частью офицеров и солдат просто… взял и перешёл на сторону противника. Остальные рассеялись. После чего кочевники атаковали другое крыло и разбили его с лёгкостью необыкновенной. Командующий Жэнь оказался заперт в крепости, те части, которые не находились под защитой крепостных стен, разделили судьбу конницы.

Казалось бы, перед налётчиками открылась торная дорога к сердцу страны: грабь – не хочу. Пусть часть из них была занята осадой, но остальные-то могли бы оттянуться вовсю, и даже, в принципе, осаду с крепости можно было снять – всё равно пехота за ними едва ли б угналась, разве что создала трудности на обратном пути, когда степняки бы уходили, обременённые добычей. Тем удивительнее было, что дальше Лимису враг не пошёл. Те отряды, напугавшие округ Чжучхэ, оказались единственными и быстро убрались обратно. Объяснение этому было настолько невероятным, что я, прочтя принесённое почтовым голубем короткое сообщение, сперва не поверила своим глазам, заподозрив дезинформацию или неумную шутку. Оказалось, что на границе многострадального Лимису откуда ни возьмись появилась ещё одна армия, сумевшая не просто преградить путь степной орде, а победить!

Однако следующие донесения факт подтвердили. Правда, поражение кочевники понесли не в чистом поле – был совершён налёт на спящий лагерь. Должно быть, почувствовав себя победителями среди беззащитной провинции, степные волки расслабились. Но всё же, если их потрепали настолько здорово, что они, придя в себя, предпочли не гнаться за обидчиками, а отступить, то в налёте явно участвовала не сотня и, вероятно, даже не тысяча.

– У кого-нибудь есть предположения, с края какого облака свалилась эта армия, которую мы не собирали? – спросила я на очередном совещании. Сановники переглянулись.

– У вашего слуги есть предположение, – подал голос Великий державный наблюдатель.

– Говорите, сановник Тунь.

– Ваше величество, северо-западные округа всегда были рассадником мятежных настроений. Ещё в царствование императора Дай-цзана они приносили много хлопот, и ваше величество, должно быть, помнит, что во время похода его величества Уэн-ди на запад там случилось восстание мятежника Чжи. Ваше величество в великой милости своей тогда помиловали большую часть его людей, разрешив им вернуться в свои дома. Предполагаю, что это они.

Я медленно кивнула. В самом деле, это предположение выглядело наиболее правдоподобным. Если повспоминать, то как поступить с терроризирующими чиновников в тех краях вооружёнными бандами, я обсуждала ещё с Тайреном. А после неудачного восстания его участникам было достаточно вернуться и встать на учёт для получения голодного пайка, никто их не обыскивал; пусть сдать оружие и было непременным требованием, но кто знает, сколько на деле мечей и арбалетов осталось по подвалам и сеновалам? Какой-никакой, а опыт боевых действий у недавних бунтовщиков тоже имелся…

И теперь люди, видя, что власти в который раз не в состоянии им помочь, взялись решать свои проблемы сами. И слава богу, теперь мне не придётся думать, ослаблять ли другие границы или объявлять чрезвычайную мобилизацию, отрывая крестьян от полей и бросая в бой практически без подготовки. С ослабленными кочевниками те части, что уже отправлены, как-нибудь справятся, тем более с такой поддержкой местного населения.

– Теперь, ваше величество, нам надо лишь понаблюдать с горы за боем тигров, – добавил глава Цензората. – Кто бы ни победил, он окажется ослаблен.

Я недоумённо моргнула, но уточнять, что сановник Тунь имеет в виду, не стала. Куда больше меня занимало, какая муха укусила командующего левого конного крыла. На этот вопрос мне сумел ответить Кей.

– Боюсь, сыграли свою роль эльмовы писульки, – мрачно предположил он. – Мы допустили ошибку, назначив командиров из Лимису и отдав им под командование стоявшие там же части. Гуна Вэня там всё ещё помнят добром, и были выявлены случаи, когда за него продолжали тайком молиться. Похоже, это месть за него.

Я поморщилась. Преступники, осуждённые за измену, не имеют право на молитвы, подношения и поминальные таблички. Совершение по ним обрядов само по себе приравнивается к государственной измене. Но я никогда не пыталась насильно искоренить память о казнённых, если их почитатели проявляли мало-мальскую осторожность. Всё же запрещать любящим и родственникам проявлять свою скорбь как-то не по-людски, тем более что местные искренне верят в посмертные страдания душ, о которых в этом мире забыли. Как вырезание рода преступника до девятого колена, так и сведение счётов с мёртвыми вызывало во мне протест и непонимание. И вот она – обратная сторона моей мягкости.