Сосны. Город в Нигде

Итан болтается, подвешенный за запястья на цепи, прибитой к потолку, и ноги его дотягиваются до пола ровно настолько, чтобы снять перекрывающее кровоток давление опорой на кончики больших пальцев ног. Но выдержать это ему удается лишь по десять секунд за раз, прежде чем фаланги подламываются под его весом. Когда они в конце концов совсем сломаются, ему уже никак не восстановить доступ крови к кистям рук.

Аашиф стоит в каких-то дюймах от лица Итана, чуть ли не соприкасаясь с ним носами.

– Давай-ка попробуем вопрос, на который ты вроде бы должен ответить без проблем… из какой ты части Америки, старший уорент-офицер Итан Бёрк? – спрашивает тот на безупречном английском с британским акцентом.

– Вашингтон.

– Твоя столица?

– Нет, штат.

– А-а. У тебя есть дети?

– Нет.

– Но ты женат.

– Да.

– Как зовут твою жену?

Итан не отвечает, только подбирается перед очередным ударом.

Аашиф улыбается.

– Расслабься. Покамест больше никаких ударов. Ты знаком с выражением «смерть от тысячи порезов»? – Аашиф поднимает блеснувшую под лампой опасную бритву. – Оно происходит от китайского метода казни, запрещенного в тысяча девятьсот пятом, называвшегося линчи, что переводится как «медленная резка» или «затянутая смерть».

Аашиф жестом указывает на дипломат, лежащий на соседнем столе, выстеленный плотным черным поролоном, на котором покоится устрашающая коллекция режущих инструментов, которую Итан последние два часа старается игнорировать.

Поуп стукнул Итана снова, и вместе с запахом собственной крови удар разбередил воспоминание о старой, протухшей крови на полу этой пыточной камеры в Фаллудже…

– Сейчас тебя отведут в комнату, дадут перо, лист бумаги и один час. Ты знаешь, чего я хочу, – говорит Аашиф.

– Не знаю.

Аашиф бьет Итана под дых.

Поуп ударил Итана в лицо.

– Мне уже начинает надоедать тебя лупить. Ты знаешь, чего я хочу. Как ты можешь не знать? Я спрашивал тебя уже двадцать раз. Скажи мне, что знаешь. Просто скажи мне это.

– Кто ты такой?! – орал Поуп.

– Знаю, – сипит Итан, ловя воздух ртом.

– Один час – и если то, что ты напишешь, не осчастливит меня, ты умрешь от линчи.

Аашиф извлекает из своей черной дишдаши полароидный снимок.

Итан зажмуривает глаза, но открывает их снова, когда Аашиф говорит:

– Посмотри на это, или я отрежу тебе веки.

Это фото человека в этой же самой комнате, тоже подвешенного к потолку за запястья.

Американец. Наверно, солдат, хотя наверняка не скажешь.

За три месяца боев Итан еще ни разу не видел увечий, хоть отдаленно приближающихся к подобному.

– Твой соотечественник на этой фотографии еще жив, – говорит его палач с нотками гордости в голосе.