Сотерия

Он поднял руку над подлокотником настолько, насколько позволял ремень, и сделал жест (покрутил кисть с расставленными пальцами, словно держал яблоко), который означал что-то вроде «немного» или «почти», затем мечтательно закатил глаза, откинулся на спинку кресла и снова посмотрел на меня.

– Держи кофе! – поставив передо мной кружку, произнес Ваня.

– Спасибо, – поблагодарила я. – Кстати, дай мне ключ.

– Какой?

– От ремней.

– Ты хочешь расстегнуть ему ремень? Яна!

Мы оба засмеялись, а Герман лишь слегка улыбнулся. Его с нами словно не было, он о чем-то думал, что-то себе представлял.

– Так ты дашь мне ключ? – вспомнив о пленнике, снова спросила я.

– Ой, да на! – санитар протянул мне связку и вышел из палаты.

Герман протестующе посмотрел на меня.

– Что? – удивилась я.

Он покачал головой.

– Мне тебя не отстегивать?

Он сделал отрицательный жест.

– Но почему?

Мой подопечный тяжело вздохнул, словно разочаровавшись во мне, и отвернулся к окну.

– Ну ладно. Не хочешь – не надо.

Я села напротив, попыталась заглянуть в его глаза, но он их спрятал от меня.

11.47.

Герман дернул руками.

– Отстегнуть? – спросила я.

Он кивнул. Я подошла к нему, вставила ключ в отверстие в металлической части ремня, провернула.

Я остановилась у окна, ощутив на лице прикосновение занавески.

– Молчи, скрывайся и таи

И чувства, и мечты свои.

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне.

Безмолвно, как звезды в ночи.

Любуйся ими и молчи!⁶

Я почувствовала прикосновение сзади. Мне с силой подкосило колени. Я вскрикнула и обнаружила, что Герман держит меня на руках, сидя в кресле-каталке. Он хищно улыбнулся.

– Ты же не педофил! – удивилась я.

Он усмехнулся, покрутил колеса каталки, усадив меня поудобнее на своих коленях, и показал мне пальцами что-то вроде игры на фортепиано.

– Мне включить музыку? – догадалась я.

Он кивнул. Я достала телефон, пролистала треки и включила песню финской рок-группы Poets of the Fall «Sleep, suger». Это была лирическая, нежная композиция.

Герман на мгновение задумался, но потом начал вращать кресло, будто танцевал со мной. Он опустил мне веки, словно нежно приказал закрыть глаза.

Так хорошо мне никогда не было. Я летала. Я парила над землей. Я не дышала, чтобы не спугнуть это волшебное счастье, чтобы оно не умерло во мне.

Он остановился, прислонился лбом к моей щеке, обнял меня. Я вовсе перестала дышать. Его руки…такие сильные, теплые, добрые. Я так хотела в них растаять. Я хотела в них умереть. Я была бы не очень против, если бы он задушил меня ими в тот момент.

Он придвинул меня ближе, повернул мое лицо к себе, дотронувшись пальцами до моего подбородка.

Его губы прильнули к моим. Мне стало жарко и холодно в один миг. Меня мучала жажда. Я хотела его выпить. Залпом, чтобы ощутить сладкое, терпкое послевкусие.

Он отстранился, и я смогла наконец заглянуть в его глаза. В них было столько боли, тоски и нежности, что я почувствовала, как защемило сердце где-то в средостении, и дыхание умерло на конце трахеи.

– Убей меня, пожалуйста! – прошептала через силу я.

Он отрицательно покачал головой.

– Пожалуйста, – попросила я.

Он усмехнулся. Я заплакала. Герман вытер мои слезы и прижал к своей груди, словно маленькую девочку, которая не могла уснуть.

12.05.

За дверью раздались шаги. Я попыталась высвободиться, но Герман удержал меня в цепких пальцах.

– Нас сейчас увидят! – запаниковала я.

Он едва шевельнул губами, и я сумела прочитать «Это санитар». Я верила ему. На душе стало спокойно. Дверь распахнулась и в палате показался улыбающийся Ваня.

– Ох, чем вы тут занимаетесь?!

Я снова попыталась подняться с кресла…с Германа, но он сжал меня с неимоверной силой, заставляя остаться на месте. Он повернул нас обоих лицом к двери.

– Ян, тут такое дело…– обратился ко мне Ваня.

– Что случилось? – чувствуя себя крайне неудобно в моральном смысле, уточнила я.

– Тут Филин приехал.

– Ты же говорил, что начальства сегодня не будет, – вспомнила я его слова.

– Ну, вот объявилось. Он тебя вызывает.

– Зачем? – испугалась я.

– По поводу лечения…твоего…пациента.

– А могу я отказаться?

– Ну, да, конечно, у тебя тут общество куда интереснее.

Он кивнул на Германа.

– Я зайду к нему через десять минут, – проследив за его взглядом и, остановившись на своем подопечном, ответила я.

– Хорошо.

12.17.

Высвободившись из объятий Германа, я покинула палату, поднялась в кабинет главврача.

– Вызывали, Николай Васильевич?

– Да, присаживайтесь.

Он был чем-то занят, но, отложив свои дела, обратил на меня внимание.

– Будьте добры объяснить мне, почему Вы отменили всю терапию Верскому?

– Я решила предпринять радикальные меры в его лечении.

– Да? И какие же? Книжки ему читаете?

– Нет.

– Что тогда?

– Психологические способы.

– Если Вы не в курсе: психология – наука, изучающая психику здоровых людей. Понимаете? Здоровых! А Вы используете её методы для больного!

– Дайте мне шанс. Вы столько лет лечили его по традициям психиатрии. Осталось всего чуть меньше двух месяцев. Ни Вам, ни ему больше нечего терять. Так почему бы не поступить безрассудно и изменить правила этой игры?!

– Тогда еще один вопрос. Ответите на него?