Сотрудник ЧК

Екатерина собрала Лешку в дальнюю дорогу. В старый вещевой мешок, с которым отец ездил на рыбалку, она уложила смену белья, носки и всю еду, какая нашлась в доме. Пока она возилась, Лешка достал из своего сундучка чистую выходную форменную рубаху и запасной ремень с белой пряжкой, на которой еще сохранился вензель первой херсонской гимназии. Рубаху он попросил отутюжить.

Когда Екатерина занялась утюгами, он отнес мешок к тайнику.

Силин спал. От света, упавшего, ему на глаза, он встрепенулся и схватил винтовку.

- Это я, - успокоил его Лешка, - поесть вам принес.

Он передал Силину мешок и кружку с водой, которую захватил в сенях.

- Пейте скорей, кружку надо назад.

Силин с жадностью выпил воду.

- Спасибо, брат, в горле точно наждаком скребли. Это ты с немцами разговаривал?

- Я.

- Больше, должно быть, не придут…

- Товарищ Силин, - сказал Лешка, - я в город хочу сходить.

- Это еще зачем?

- Так… Может, увижу кого из наших.

- Тебе что, жизнь надоела?

- Почему надоела! На мне разве написано? Эти-то немцы ничего не подумали.

Силин промолчал.

- Так как же, товарищ Силин?

- Вот что, Алексей, - сказал Силин, - я бы тебя сейчас не посылал, но раз ты сам… В общем слушай. Дам тебе адрес. Это то место, куда я сначала хотел пойти. Скажешь, что ты пришел от Петра Павловича поздравить с освобождением. Запомнил? От Петра Павловича поздравить с освобождением, так и надо сказать.

- Ясно, - ответил Лешка. Дело было знакомое.

- Расскажи им, где я, и вообще обо всем. Там люди верные, помогут выбраться из Херсона. Адрес такой: Купеческая улица… - Силин назвал адрес и велел Лешке повторить. - Помни, Алексей, если попадешься, лучше меня покажи, а этот адрес забудь!

- Да вы что! - обиделся Лешка.

- Слушай, не перебивай! По городу ходи осторожно, смотри, чтобы не выследили тебя. На рожон не лезь, помни, что ты не один. Да, что говорить, сам должен понимать. Теперь ступай… Счастливо. И осторожней!…

Лешка тщательно сдвинул доски и нагреб на них мусору.

- Здесь, может, Глущенко будет шататься, сестрин муж, так вы молчите, - предупредил он. - Я приду - стукну три раза, вот так.

- Ладно.

Рубаха уже была готова. Умытый, в свежеотутюженной форме, Лешка имел вид вполне благонамеренного старшеклассника.

- Может, не пойдешь, Лешенька? - готовясь снова заплакать, сказала Екатерина. - Ведь знают, что ты у фронтовиков был. Братинька, не ходи!…

Но Лешка уже не слышал ее.

ХЕРСОН - НЕМЕЦКИЙ ГОРОД

Лужа подсохшей крови на тротуаре возле соседнего дома - вот что прежде всего увидел Лешка на улице. Но это было только начало.

Он вышел на Суворовскую и не узнал ее. Еще вчера здесь было пустынно и неприютно. Слепыми казались дома с запертыми ставнями. Покинуто чернели фонари, которых давно никто не зажигал. Чудо - если появлялся прохожий в штатской одежде…

Сегодня все изменилось, словно по волшебству. Распахнулись окна. Исчезли черные пластыри гофрированных щитов с магазинных витрин, и в тени парусиновых тентов открылись холодные глыбы масла, пирамиды колбасных кругов, остроконечные сахарные головы.

В городе, где на рабочих окраинах люди сутками простаивали в очередях, чтобы получить пайковый фунт хлеба, оказались запасы муки, мяса, круп и самой разнообразной снеди…

Тротуары заполнили добропорядочные херсонские обыватели. Многие вышли целыми семьями, ведя за руки принаряженных детей. Настроение было праздничное.

В толпе неторопливо разгуливали главные виновники торжества - немецкие и австрийские офицеры. Перед ними почтительно расступались, мужчины приподнимали котелки.

Напротив кондитерского заведения Голубева биваком расположился немецкий батальон. Ожидая, когда их разместят на постой, солдаты грелись на солнце, лениво переговаривались, курили, с любопытством рассматривая зевак, плотным кольцом стоявших вокруг. Перед ними появился хозяин кондитерской, известный всему городу богач Голубев, приземистый, пузатый человек в длинном сюртуке.

- Дорогим освободителям! - выкрикнул он и широким жестом распахнул двери магазина.

Напомаженные приказчики в белоснежных фартуках стали вытаскивать прямо на панель большие фанерные ящики, доверху наполненные румяными, только что из печи, булками, которые в Херсоне называли «франзолями». В воздухе горячо и сладко запахло сдобой.

- От благодарного русского купечества! - объявил Голубев. - Милости прошу!

Солдаты сгрудились вокруг ящиков.

Нарядные дамы зааплодировали Голубеву. Какой-то господин с расчесанной надвое бородкой крикнул:

- Браво!

Лешка вспомнил слова Силина: «Сейчас они повылазят, покажут себя…»

Держась ближе к подворотням, он смотрел во все глаза.

Контрреволюция «показывала» себя в полной мере. Хорошо одетые, радостно возбужденные люди двигались по Суворовской, затирая добротными башмаками свежие следы крови, пролитой утром на этих тротуарах.

Кого здесь только не было! Лавочники, благообразные деятели из городской думы, гимназические учителя…

Лешка увидел здесь Глущенко в фетровой мягкой шляпе с задранными вверх полями, которую тот надевал в особо торжественных случаях. Один раз мелькнула коренастая фигура Маркова.