Социалистический реализм: превратности метода

Надо сразу отметить, что идейный дискурс не является приметой исключительно метода соцреализма, он был наследован от традиций русской литературы и критики XIX века (В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов, Н.Г. Чернышевский, Г.В. Плеханов). Этому вопросу придавалось значение в рамках других культур и художественных направлений.

Следует подчеркнуть, что проблема идейной основы художественного творчества реально ставилась на протяжении всей истории мировой художественной культуры, причем в разных формах: манифестах, декларациях, заявлениях и даже в художественных произведениях. Вот лишь некоторые примеры, подтверждающие это:

— трактат «3ащита и прославление французского языка» Ж.Д. Белле;

— манифест эпохи Классицизма — поэма «Поэтическое искусство» Н. Буало,

— манифест эпохи Просвещения «Парадокс об актере» Д. Дидро;

— трактат «Лаокоон» Г.-Э. Лессинга;

— «Письма об эстетическом воспитании человека» Ф. Шиллера,

— манифест романтизма Ф. Шлегеля;

— теория революционного романтизма Д.Г. Байрона;

— манифест революционного романтизма «Защита поэзии» П.Б. Шелли,

— предисловие (содержащее идеи прогрессивного романтизма) к драме «Кромвель» В. Гюго[145].

Важно отметить, что актуальность идейного дискурса подчеркивали идеологи не только пролетарской культуры, но и искусства молодой буржуазии Франции, например, Дидро.

Этот вопрос поднимался и в выступлениях на Международном симпозиуме, организованном факультетом словесности Женевского университета и Швейцарской Академией славистики (Женева, 1978), в частности, в докладе Н. Андреева, посвященном отнюдь не соцреализму, а эмигрантской культуре: «Эмигрантская литература была немыслима без идей, поэтому она не может изучаться с позиций эстетики или формализма. Искусство никогда нельзя оторвать от мысли. Это очевидно даже для творчества Набокова, хотя он против дидактики, против того, чтобы романы превращались в трактаты о русской общественной мысли, как это повелось в русской традиции, по крайней мере — эпохи Тургенева»[146].

Говоря об идейной составляющей искусства соцреализма, не надо забывать о том, что ему силой собственных же имманентных законов отказано в прямом выражении любых идей, не важно, сколь благородны бы они ни были. В искусстве соцреализма тем более любые идеи имеют право только опосредованного выражения — через художественный образ и через такое особое отношение в искусстве, которое находит свое выражение в понятии «правда».

Кстати, это понятие выступает одним из художественных критериев искусства, оцениваемого с позиции не только зрителя, но и самого художника. Вот что по этому поводу говорил известнейший актер Андрей Миронов: «“Современник” с его острой социальной, гражданской, духовной позицией, в то время оказался очень близок мне. Меня привлекало их стремление в каждом произведении определить для себя именно это и говорить об этом в полный голос, с максимумом интеллекта, юношеского пыла, поиска правды. Последнее рождало и правду театральную, правду сценическую. Гражданственность в первую очередь диктует свою внутреннюю правду, а она несовместима с неправдой внешней, театральной. С этим я и начал репетировать “Доходное место”»[147].

Надо отметить, что проблема актуальности идейного дискурса заново встает уже и в постсоветской художественной культуре. Соответственно возникает вопрос, каков спектр идейных тенденций современной художественной культуры? Даже поверхностный анализ современной культурной ситуации показывает, что спектр идей, пытающихся заявить себя в художественной культуре, как правило, связан с интенциями либо социального протеста, либо ностальгическим модусом культурно-исторической реконструкции, либо национального возрождения, обретающего нередко националистический характер.

Наряду с этим в современной культуре стала заявлять себя идея, пытающаяся быть в некотором смысле их синтезной формой и потому претендующая на роль некого всеобщего начала. Более того, это становится уже предметом специального исследования, Вот что, например, об этом пишет С. Попов: «Идея «нового имперского стиля» буквально носится в воздухе, практически «не оседая» на конкретных медиумах, носителях. Словно повинуясь словам Хайдеггера, что «все говорит об одном» (мысль, кстати, не лишенная «тоталитарного нерва»), художники улавливают это содержание, а кураторы собирают его в подобие единства, притягивая словно железные стружки к магниту»^[148]. При этом не надо забывать, что «новый имперский стиль» неизбежно связан с «ожиданием» твердой руки, «желанием власти»[149].