Социальные сети

— Да? — и Эль сладко сощурилась. — Ну тогда я ещё кое-что добавлю к своему рассказу. Расскажу, например, что это ты — ты, а не я! — предупреждал меня о том, что у нас нет будущего… И именно поэтому я в Колчестере, услышав твоё признание в любви, прекратила пить те таблетки, чтобы забеременеть. Такая правда всех устроит?

Повисла звенящая тишина — предвестница скандала.

Даниэль долго, молча смотрел в откровенные глаза Эль. Потом спросил:

— Эль, зачем?

— А ты сам не догадываешься? — Эль горько усмехнулась. — Да потому, что я всегда знала: рано или поздно, но ты уйдёшь от меня. Ты меня бросишь… Ты откажешься от меня — ты же всегда выбирал свою веру… И что тогда останется у меня? Одиночество? Разбитое сердце? — Эль сглотнула вставший в горле ком. — Дани, пойми: я хочу помнить, что в моей жизни был ты и что ты любил меня. Обманув тебя, я знала, на что иду и как ты это воспримешь. И уж конечно, мне искренне жаль, что всё оборвётся так быстро, но мне нужен этот ребёнок. Эта девочка. От тебя. А ты… ты свободен. Можешь поступать, как угодно. Можешь уйти прямо сейчас. Мне не удержать тебя. Но имей в виду, — и Эль вскинула голову, — только попробуй сказать маме и отцу, что это — твой ребёнок. Я на всё пойду, даже клятвопреступление совершу, но никогда больше я не допущу, чтобы тебя обидели. Ты и так лишился по моей вине дома.

— Та-ак, Эль. А это ты с чего взяла?

— Я, что, по-твоему, дура? — Возмущённая Эль тоже пнула диван. — Можно подумать, надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что ты изо всех сил избегаешь приезжать к матери в Оксфорд. Дани, да если б я только знала, во что тебе обойдётся та ночь со мной, я бы никогда не пришла к тебе!

— Эль…

— Всё, заткнись, Дани. Я не хочу плакать из — за тебя. Уходи, если хочешь. — Эль плюхнулась на диван и раздражённо вытерла слёзы, приказывая себе не разреветься. Вообще-то Эль редко, когда плакала, и Даниэль искренне считал это одним из её лучших качеств. А сейчас он был как никогда благодарен за это Эль.

— Я уже сказал: перебьёшься, — уже спокойнее повторил он.

— Я не понимаю, — Эль подозрительно уставилась на него, — что ты хочешь мне сказать?

— То, что однажды уже говорил: я никуда не уйду, потому что я люблю тебя… И кстати, насчёт того, что ты «никогда бы не пришла ко мне в Оксфорде, если б только знала, во что мне обойдётся та ночь». — Даниэль присел на корточки и взял руки Эль в свои. — Вот поэтому я ничего и не сказал тебе, поняла? Я хотел, чтобы ты меня выбрала.

И тут-то и случилось неизбежное: Эль крепко вцепилась в него и, наконец, разревелась.

На следующий день Даниэль, отговорившись учёбой и ничего не сказав Эль, поехал в Колчестер. Бросив сумку в гостинице, он решительно направился к воротам маленькой церкви. Посмотрев на золотой крест, тяжело вздохнул. Помедлив и внутренне содрогнувшись, Даниэль вступил в ажурные ворота двора и потянул на себя тяжёлую дверь церкви. Шагнул в притвор и, потрясенный, застыл. На Даниэля строго взирали лица святых, выписанные на старинных иконах. У них были тонкие черты — как и у него. Горели жёлтые свечи, светились красным перламутром маленькие лампады. Пахло оплывшим воском и ладаном. Даниэль обвёл взглядом церковь и увидел алтарь, и, слева, огромные карие глаза, полные любви и прощения. Это была мать Христа, Мария. Даниэль долго смотрел на неё. Потом поискал глазами стоявшую у двери деревянную скамью, подошёл и сел на неё. Провел ладонью по поверхности гладкого дерева и обратился к той, кого Эль считала своей защитницей.

— Женщина из рода Имрана, Марьям31, — начал Даниэль слова первой молитвы, которой ещё в детстве научила его Мив-Шер. — Я не имел права идти сюда. Но я пришел к Тебе потому, что здесь всё начиналось. Потому что тут молилась Тебе Эль. Потому что именно здесь я понял, что люблю её. И именно здесь ты послала Эль ребёнка… С каким бы умыслом Ты это ни сделала, помоги нам. Потому что я в первый раз не знаю, что мне теперь делать. Потому что я не справлюсь один. Потому что мне нужна помощь.

Опустив голову, Даниэль посмотрел на свои руки, сложенные в замок.

«Зря я пришёл сюда».

Дани чуть не упал со скамьи, когда задорный, чуть хриплый голос откуда-то сверху произнёс:

— Здравствуй, мальчик. Итак, что я могу для тебя сделать?

Даниэль вскинул голову: перед ним стояла монахиня. Еще стройная, но уже начавшая полнеть, с нежным овалом лица и по-детски мягкими губами, женщина была вдвое старше его и уже приближалась к той черте, когда природная красота увядает, а уродство души становится заметнее. Но от монахини исходили покой, мягкость и доброта, а от её серебристого, как звёздный свет, взгляда сердце Даниэля забилось сильней.

— Вы — кто? — спросил он резко — резче, чем хотел.

— Настоятельница этого храма, — с лёгкой насмешкой в голосе ответила женщина. — А ты кого ожидал тут увидеть?

— Я.. я не знаю… Ладно, неважно. Мне пора. — Даниэль начал вставать, но монахиня его удержала.