Совет юстиции

Когда толпа отхлынула назад к железной ограде вокруг владений автомехаников и стала постепенно рассеиваться (Питер вместе с шумной процессией из самых ярых активистов подался в центр города), один из новых жильцов дома у тюрьмы подошел к двери и стал наблюдать за редеющей толпой. Случайно он услышал и замечание насчет барабанщика, что крайне взволновало его. Вернувшись в диванную, где на кушетке, глядя в потолок, в расслабленной позе лежал бледный Пуаккар, он заметил:

— Нам нужно быть осторожнее.

И повторил подслушанный разговор.

До шести часов они отдыхали (как и положено отдыхать людям, которые работают под мощнейшим воздушным давлением), а потом ушли, чтобы убрать рабочее место.

В полночь они закончили и смыли с себя пятна грязи и другие следы своих трудов.

— Хорошо, что тут еще много пустых комнат, — сказал Пуаккар. — Столовая нам нужна, в большую гостиную еще немного поместится, а утренняя комната уже забита. Завтра придется переходить наверх.

С продвижением работы необходимость соблюдать осторожность становилась все более и более очевидной. К счастью, не случилось ничего неожиданного, и за три дня до казни двое мужчин вошли в почти пустую комнату для отдыха, посмотрели друг на друга через разделявший их голый стол и облегченно вздохнули, потому что труд их был почти закончен.

— А эти парни, — сказал мистер Питер Суини, — не такие уж плохие ребята, как я думал. Один из них сегодня приходил ко мне извиняться. Да и сам выглядел гораздо лучше, предложил даже подписать петицию. — Питер всегда говорил так, будто некоторые его слова начинались с заглавной буквы.

— Пап, — обратился к нему его сын, которому были больше интересны вопросы материального порядка, — а что ты будешь делать с деньгами Манфреда?

Родитель строго посмотрел на мальчика и коротко ответил:

— Они пойдут на благое дело.

— Это значит, ты заберешь их себе? — поинтересовалось невинное дитя.

Питер не удостоил его ответом.

— Эти дети бывают просто несносны, — раздраженно промолвил он и продолжил: — А те двое, похоже, за дело взялись с головой. Даркер, городской электрик, говорит, что они для работы используют электричество, к тому же у них есть небольшой газовый двигатель. Сегодня я видел, как один из них управлялся с какой-то огромной машиной на Лондонской дороге, и понял, что они в этом деле действительно разбираются.

Гонзалес, вернувшись с пробной поездки на своей шумной машине, сообщил неожиданную тревожную новость.

— Она здесь, — промолвил он, смывая с рук пыль и грязь.

Пуаккар оторвался от работы (он что-то нагревал в железном сосуде на газовой плите).

— Грачанка?

Леон кивнул.

— Ничего удивительного, — обмолвился Пуаккар и снова опустил глаза на плиту.

— Она видела меня, — спокойным тоном произнес Леон.

— Да? — безразлично произнес его друг. — Манфред говорил…

— Что она больше никогда не предаст… Я верю ему. И Джордж просил быть с ней подобрее. Это приказ.

(В письме Манфреда «лондонской кузине» было много такого, что осталось незамеченным начальником тюрьмы).

— Она — несчастная женщина, — с серьезным видом произнес Гонзалес. — В Уондзуорте на нее жалко было смотреть, когда она стояла там день за днем и смотрела своими трагическими глазами на уродливые тюремные ворота. Ну а здесь, когда она думает, что скоро увидит, к чему привел ее… поступок, она, должно быть, испытывает адские муки.

— Тогда скажите ей, — обронил Пуаккар.

— Что?

— Что Джордж будет освобожден.

— Я думал об этом. Наверное, Джордж хотел бы этого.

— Красная сотня отреклась от нее, — продолжил Пуаккар. — Вчера пришло сообщение об этом. Я подозреваю, что ее могли приговорить. Помните герра Шмидта? Это тот, что с круглым лицом. Это он обвинил ее.

Пуаккар кивнул и, задумчиво сдвинув брови, посмотрел вверх.

— Шмидт, Шмидт… — пробормотал он. — Ах да! У нас что-то на него есть. Хладнокровное убийство, верно?

— Да, — совершенно спокойно ответствовал Леон. Больше о Шмидте из Праги они не вспоминали и вновь заговорили не скоро.

Наконец Пуаккар, опуская два тонких стеклянных стержня в кипящую, пузырящуюся жидкость, произнес:

— Она что-нибудь сказала?

— Да, — ответил Леон, который лениво наблюдал за его работой.

Снова долгое молчание. На этот раз первым заговорил Леон.

— Она не узнала меня… Но я подал ей условный знак Красной сотни. На улице в открытую мы говорить не могли — наверняка люди Фалмута не сводят с нее глаз ни днем, ни ночью. Вы знаете старый трюк, как можно назначить время свидания при помощи перчатки? Медленно надеваешь перчатку на руку и натягиваешь на каждый отдельный палец — первый, второй третий. Таким вот способом я дал ей понять, что мы должны встретиться через три часа.

— Где?

— В Уивенго. Тут тоже не было ничего сложного… Я высунулся из машины и спросил у каких-то зевак, далеко ли до Уивенго (последнее слово я произнес громче остальных) и доеду ли я туда за три часа. Пока они отвечали, я заметил, что она подала ответный знак, что поняла.

Пуаккар, не отрываясь от работы, хмыкнул и поинтересовался:

— И вы поедете?

— Да, — ответил его собеседник и посмотрел на часы.