Читаем Советская поэзия. Том первый полностью

И здесь, на этом этапе общественного развития, А. Твардовский сыграл выдающуюся роль в формировании идейно-нравственных принципов советской поэзии. Его «сибирские» стихи и поэма «За далью — даль» определили также важнейшие тематические направления поэтического развития 50- 60-х годов.

Первое из них — это масштабное, широкое постижение современной действительности в исторической перспективе, с показом крупным планом одного человека и массы людей, запятых в социалистическом строительстве. Поиски нравственной устойчивости, характерные для поэзии тех лет, в поэме и лирике А. Твардовского получают психологическое обоснование.

Пафос движения, действия, перемен всегда возвышает поэзию. А. Прокофьев в конце 50-х напишет свою лучшую, может быть, книгу «Приглашение к путешествию». Ринется за убегающей далью горизонта М. Светлов. Даст простор своей неуемной фантазии Л. Мартынов. Широко распахнет душу перед прекрасным М. Рыльский. О мужестве и человечности с драматическим напряжением будет писать К. Кулиев. Тревога за человечество пронижет стихи М. Турсун-заде. С ним уже начнет перекликаться Э. Межелайтис, его грозная символика взывает к разуму и совести. У А. Твардовского мотив дороги, скрепляющий воедино «За далью — даль», дает возможность запечатлеть, отразить эти перемены и во внешнем облике социалистической державы, и во внутреннем состоянии лирического героя. Пространственный эпический охват событий объединяет в одном целом Восток и Запад, всю Россию, ее прошлое и настоящее:

Полна, красна земля родная

Людьми надежных душ и рук.

Всё та же, та же, да иная

И даль, и жизнь, и все вокруг…

Строки эти предшествуют главе «На Ангаре», воссоздающей трудовой подвиг строителей гидростанции, показывающей, как героическими усилиями людей меняется облик страны, как рождается «иная красота» взамен прежней и покоренная стихия становится на службу человеку. Глава «На Ангаре» — эта поэма в поэме — относится к лучшим поэтическим страницам о социалистическом строительстве.

Другое важное идейно-нравственное направление, где слово А. Твардовского оказалось глубоко взвешенным и задало тон трезвой аналитической ретроспекции, обозначилось в главах поэмы «Друг детства» и «Так это было». Поэт выдвинул нравственный критерий — верность жизни:

Мне правда партии велела

Всегда во всем быть верным ей.

Предельная искренность, сдержанность и достоинство, готовность вступиться за честь народа и государства и глубокая вера в народ составляют стержень лирического характера и делают его привлекательным для читателей всех возрастов.

Важнейшей приметой поэтического развития на этом этапе было появление большой, шумной, разнородной и талантливой группы молодых поэтов. Даже не группы — целой плеяды. Пожалуй, только после революции и гражданской войны так единовременно и в таком изобилии шли в поэзию молодые таланты.

Молодежь 50-х годов пришла в поэзию на волне общественного энтузиазма, в период динамического обновления жизни и роста самосознания советского народа, внушительных успехов на фронте социалистического строительства, в период, когда проблема человек

и масса, личность и коллектив была одной из главных, если не главной, в нравственной жизни общества.

Поэтическая формула А. Твардовского об ответственности человека «за все на свете» прозвучала в конце 50-х годов. Она выражала то, чем жило общество в эти годы, что выделяло человека, личность из массы. С этим же пришли в поэзию и молодые, но их декларации были менее взвешенными, по-юношески вызывающими («Кто мы — фишки или великие?» — риторически провозгласил А. Вознесенский, конечно же, не сомневаясь в том, что- «великие». «Будем великими», — призывал Е. Евтушенко).

Гневно отвергая унижающую человеческое достоинство формулу «винтика», утверждая личность, право и обязанность человека отвечать за себя и за все происходящее в мире, молодая поэзия вдохновлялась идеей нравственного максимализма. Повышенный спрос к человеку — сочетание доброты, внимания, любви и нежности с суровой требовательностью и аскетическим самоограничением («Добро должно быть с кулаками», — крылатой стала строчка Ст. Куняева) — существенно изменил нравственный климат в поэзии.

Однако не обходилось и без серьезных потерь, — у медали была другая, оборотная сторона. В стихах некоторых молодых высокие нравственные требования к личности не распространялись на себя; эгоцентризм, парадоксальность и свобода от моральных обязательств, нигилистическое отношение к прошлому создавали им ореол независимости и исключительности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия