Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Быть может, это так и надоИзменится мой бренный видИ комсомольская менадаМеня в объятья заключит.И скажут про меня соседи:«Он работящ, он парень свой!»И в визге баб и в гуле медиЯ весь исчезну с головой.Поверю, жалостно тупеяОт чванных окончаний изм,В убогую теодицею:Безбожье, ленинизм, марксизм…А может статься и другое:Привязанность ко мне храня,

Сосед гражданственной рукоюДонос напишет на меня.И, преодолевая робость,Чуть ночь сомкнет свои края,Ко мне придут содеять обыскТри торопливых холуя…От неприглядного разгромаПосуды, книг, икон, белья,Пойду я улицей знакомойК порогу нового жильяВ сопровождении солдата,Зевающего во весь рот…И всё любимое когда-тоСквозь память выступит, как пот.Я вспомню маму, облик сада,

Где в древнем детстве я играл,И молвлю, проходя в подвал:«Быть может, это так и надо».1932. Харьков^{491}

492. «Совсем не хочу умирать я…»

Совсем не хочу умирать я,Я не был еще влюблен,Мне лишь снилось рыжее платье,Нерасцениваемое рублем.Сдвинь жестянки нелегкой жизни,Заглуши эту глушь и темьИ живою водою брызниНа оплакиваемую тень.В золотое входим жилье мы

В нашем платье родном и плохом.Флирты, вызовы и котильоныПокрывал расписной плафон.Белоснежное покрывалоПокрывало вдовы грехи,И зверье в лесах горевалоИ сынки хватали верхи.Мрак людских, конюшен и псарен.Кавалер орденов, генерал,Склеротический гневный баринЗдесь седьмые шкуры дирал.Вихри дам, голос денег тонкий,Златоплечее офицерье,И, его прямые потомки,Получили мы бытие.

И в садах двадцать первого века,Где не будут сорить, штрафовать,Отдохнувшего человекаОпечалит моя тетрадь.Снова варварское смятенье…И, задев его за рукав,Я пройду театральной тенью,Плоской тенью с дудкой в руках.Ах, дуда моя, веселуха,Помоги мне спросить его:Разве мы выбираем брюхоДля зачатия своего?1936–1937^{492}

493. «Город блуждающих душ, кладезь напрасных снов…»