Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Взаимодействие с теневым социумом сталинизма – с «черным рынком» и криминальными субкультурами – было присуще не только инвалидам войны. Другие фронтовики, вернувшиеся после битв невредимыми, также промышляли «спекуляцией», порой отказываясь браться за другую работу[273]. Часть демобилизованных в Краснодарском крае, как писал в 1947 году местный чиновник, «не желая работать, занимаются торгашескими делами на базарах и в других местах»[274]. Некоторые ветераны активно добивались для себя таких должностей, которые позволяли бы выкачивать товары из официальной распределительной сети и продавать то, что не потреблялось самостоятельно, на «черном» рынке. Огромной популярностью пользовались рабочие места в хозяйственном секторе предприятий, а также в учреждениях общественного питания – на кухнях и в столовых

[275]. В конце 1945 года на заседании ростовского горкома обсуждался тот факт, что «многие» демобилизованные «соглашаются работать только в торговых организациях или столовых, даже если они раньше не работали на таких работах, или они требуют руководящих должностей с повышенными продовольственными пайками»[276]. Помимо «руководящих» и «управленческих» позиций вернувшиеся фронтовики очень интересовались любой работой в сфере торговли[277]

. Весьма востребованной была профессия водителя, поскольку многие ветераны обучились вождению во время армейской службы. Эту профессию любили не только за то, что управление автомобилем само по себе доставляло удовольствие, но и потому, что она позволяла неплохо зарабатывать, используя транспортное средство в частных перевозках для нужд «черного» рынка[278]. Перевозимые товары регулярно «падали» с грузовика и «подбирались» водителем. «Трофеи», доставленные с оккупированных западных территорий, могли послужить стартовым капиталом для начинающего торговца-нелегала. Так, в конце 1946 года у предприимчивого ветерана из Тамбова милиция конфисковала 4622 меховых изделия. Он похитил шкурки в конце войны из берлинского мехового магазина и теперь собирался продать их в Москве[279]. Другой такой же «предприниматель» в октябре 1946 года пригнал из Германии машину, полную трофеев. Его шурин взялся за реализацию товара, но весной 1947 года дельцов арестовали

[280].

Реинтеграции «на гражданку» также могли способствовать религиозные организации и религиозные практики, которые играли важную роль в жизни многих советских граждан – несмотря на давнюю неприязнь государства и партии к подобным «суевериям»[281]. Предполагалось, что в светском большевистском государстве руководящие члены Коммунистической партии должны быть воинствующими атеистами. Для большевиков – как и для большинства марксистов – религия была частью «надстройки», «опиумом народа», как выразился некогда Карл Маркс. Это духовное «успокоительное» делало жизнь при капитализме более или менее сносной, но одновременно оно побуждало эксплуатируемых мириться с угнетением. По идее, весь этот иррационализм должен был исчезнуть после того, как революция уничтожила его «объективную основу»: рационалистическому научному мировоззрению предстояло занять место уходящей религии. Этот базовый подход оставался неизменным, но конкретная политика проводилась с учетом тактических соображений. По указанной причине периоды воинствующего атеизма (1917–1921, 1929–1939, 1959–1964) чередовались с более прагматичным отношением к вере и религии – социальным явлениям, которые, несмотря ни на что, упорно отказывались отмирать[282]

.

Поздний сталинизм стал одним из таких периодов относительного либерализма. С аннексией Восточной Польши в 1939 году в советское общество влились миллионы верующих христиан и их церковные организации. Не желая провоцировать возмущение на западных приграничных территориях, власти отодвинули воинствующий атеизм на задний план. В 1940 году Советский Союз даже вернулся от пятидневной недели к прежней семидневной. Во время войны политика в отношении религии еще более смягчилась, а Русская православная церковь (РПЦ) была кооптирована в мобилизационную кампанию. В 1943 году Сталин встретился с иерархами РПЦ и разрешил открытие православных церквей, монастырей и семинарий, а попутно и мусульманских учебных заведений[283]. Теперь церковь благословляла танковые колонны и молилась о победе. Снисходительное отношение к церкви сохранялось и после войны, пока Никита Хрущев в 1959 году не развернул новое наступление на религию. До той поры религиозные взгляды можно было исповедовать относительно свободно, если только человек не был кандидатом в члены или членом Коммунистической партии: от таких людей ожидали исключительно непоколебимого атеизма[284]. Верующие в массовом порядке лоббировали открытие церквей и без утайки отправляли религиозные обряды[285].