Советский Пушкин

Превращение радости в страдание было первым, бросающимся в глаза, лежащим на поверхности, противоречием действительности, осознанным Пушкиным. Это противоречие пока еще не богато сторонами, само по себе оно остается всецело в пределах следствий, не затрагивая причин общественного неустройства. Но оно достаточно, чтобы заставить задуматься над окружающей действительностью, признать ее несовершенство, отъединить, оттолкнуть от нее. Оно образует щель между поэтом и миром, в котором он живет. Оно не проникает пока еще в глубь социальных конфликтов, но оно превращает для человека господствующего класса, каким был Пушкин, социальное зло в личную боль. Пушкин был не политиком, не философом, хотя он был весьма образованным и мыслящим человеком, — он был прежде всего поэтом, художником. Личная боль, испытываемая от несовершенства деспотического и крепостнического общества, для поэтического творчества значила неизмеримо больше, чем многие отвлеченные рассуждения, — она становилась источником песен, она лирически окрашивала эпические образы поэта. Кроме того, сознание противоречия радости и печали вовсе не исчерпывало критического представления Пушкина об условиях существования в императорской России. Поэтическая и социальная мысль Пушкина двигалась от общих оценок к конкретным. Сознание противоречия радости и печали влекло за собой сознание других противоречий, вводивших творчество поэта уже в сердцевину политических и социальных проблем несвободного, собственнического общественно политического организма.

Идеал политической свободы

Приветственный гимн радости подавлялся нотами печали, превращался в песню скорби. Одной из причин этого превращения был политический режим в стране. Радоваться может свободный в среде свободных. Деспотический режим, нелепо и бесчеловечно вмешиваясь в жизнь отдельной осознавшей себя личности, искривлял ее жизненный путь, ломал ее надежды, лишал ее счастья. Нет счастья без свободы, — Пушкин понимал это по-своему очень остро. Поэзия Пушкина вольнолюбива. Воистину — надо обладать кругозором бунтующего столоначальника, чтобы заявить, что поэзия Пушкина пронизана духом сервилизма.

Характер стремлений Пушкина к политической свободе определен конкретными историческими условиями. Он был лучшим сыном своего времени, но он был сыном своего времени. Передовые политические искания эпохи, дворянский революционализм декабристов, веяния Великой буржуазной революции во Франции, антифеодальные тенденции, связанные с громким именем Наполеона, освободительные национальные движения— все это накладывало отпечаток на миросозерцание и мирочувствование поэта, из всего этого он черпал полной пригоршней, формируя свой идеал достойного человека существования. Независимый и просвещенный поэт бросал задорный вызов самодержавию. Его возмущал дух политического раболепия, господствовавший во всех слоях общества того времени, особенно бивший в нос в сопоставлении с мятежной атмосферой кружков декабристской молодежи. Проснувшееся чувство личности и собственного достоинства не мирилось с азиатским произволом и мракобесием, с политикой, считавшей за образец аракчеевские военные поселения. Гарантии достоинства личности могла дать только политическая свобода. Образцы духа независимости Пушкин видел, главным образом, в среде боровшихся против самодержавия дворянских революционеров, декабристов. Он презирал толпу имущих и чиновных холопов, льстецов, сенаторов, прелестниц, седых старцев и малых детей, верой и душой стремившихся за колесницей временщика, деспота Аракчеева. Это позорное зрелище вызывало в нем обостренное чувство политического негодования.

Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода,

Во мне не дремлет дух великого народа…«Свободой Рим возрос — а рабством погублен».(«К Лицинию».)

Карьеризм, тщеславие и идеал официального общества самодержавной России Пушкин презирал даже тогда, когда он видел их проявление в среде задушевно любимых им лицейских товарищей. Оканчивающие лицеисты выбирали себе карьеру, — кто военную, кто чиновную, кто дипломатическую. Один Пушкин оставался равнодушным перед перспективой успехов на царской службе:

Равны мне писари, уланы,Равны законы, кивера,

Не рвусь я грудью в капитаныИ не ползу в асессора.(«Товарищам».)

Пушкин предпочитал идти иным путем, чем другие лицеисты, не потому только, что он противопоставлял призвание поэта другим родам деятельности, открытым для юношей-дворян. Представление о счастьи, беспечности, благословенной лени, матери поэтических мечтаний, он связывает с красным колпаком политической свободы. Службу царю он рассматривает только как принудительную возможность наказания за вольномыслие. В том же стихотворении «Товарищам» он говорит: